Киммерийский аркан
Шрифт:
– А теперь, брат, пойдем, выпьем черного кумыса и съедим хлеба, чтобы отметить наше побратимство. И сразу после этого пойдем к Дагдамму!
– Зачем ты хочешь говорить с сыном повелителя, брат?
– удивился Коди, хотя знал ответ.
– Теперь ты мой брат, мой меч - твой меч, и мой язык - твой язык. Дагдамм не станет слушать меня одного, я барулас, но тебя он послушает, ты киммирай. Он прикажет казнить Шкуродера. Тогда ты станешь старшим над сотней. Ты сотник, и я сотник - вместе мы большая сила. Мой брат уже присягнул Дагдамму. Я тоже хочу уйти служить Дагдамму.
– Но ведь он твой враг!
–
– Кара-Буга потер багровый отек под глазом.
– Я тоже хорошо его отделал. Если Дагдамм возьмет меня на службу, я отдам свой меч ему. Не хочу служить Мерген-хану, тот скуп.
Весело болтая, Кара-Буга шел чуть впереди. Коди вытащил кривой нож, который подарил ему барулас, и ударил в ямку под ключицу. Когда он вырвал оружие, кровь ударила струей в два фута. Кара-Буга был полнокровным человеком.
Могучий барулас захрипел, застонал, и повалился.
– Прости, тамыр.
– прошептал Коди.
– Я бы бросил тебе вызов, но моя рука...
Кара-буги корчился в стремительно растущей луже крови.
– Ты ударил своего брата.
– просипел он, все еще рукой пытаясь остановить кровавый фонтан.
– Ради своего другого брата.
– Шкуродер... ради Шкуродера...
Жизнь вытекала из Кара-Буги вместе с кровью.
– Братоубийца.
– сказал он, и затих.
Коди молча стоял над поверженным батыром. Весь его мир рухнул. Он убил человека в спину. Убил в спину названного брата. Убил честного человека, чтобы прикрыть подлого.
Как он дошел до этого?
Ведь еще недавно все было так ясно и просто. Долг, честь, слава, узы братства. Заповеди, оставленные дедом. Слова старого кагана, великого Конана. Слова молодого Конана.
Он был чист душой еще вчера. А сейчас?
Коди не верил, что прямо сейчас молния поразит его в наказание за братоубийство, но в том, что теперь он проклят, не сомневался. Он, в самом деле, сошелся бы с Кара-Бугой в поединке, но сломанная рука мешала. Это означало пойти на верную смерть - драться с батыром одной рукой.
Он попытался утешить себя мыслью о том, что Кара-Буга был свирепым чудовищем, человеком, который насиловал женщин на теплых телах их мужей и отцов.
Но и Кидерн снимал скальпы с живых.
Коди должен был признать, что убил Кара-Бугу не ради Кидерна, а ради себя. Если бы Кара-Буга разоблачил Кидерна, тот, падая, потянул за собой Коди.
Ненавидя и презирая себя, молодой воин стоял над телом убитого им в спину названного брата. По щекам его текли горькие слезы - так терзала душу совесть. Мир Коди рухнул. Он превратился в того, кого всю жизнь учился презирать.
Наконец, он взял себя в руки. Сделанного не вернуть. Кара-Буга не воскреснет. Проклятие крови с самого Коди не спадет.
Он услышал топот лошадиных копыт и резко развернулся, левой рукой схватившись за меч.
– Хвала Крому.
– со смешком сказал Кидерн, спешиваясь.
– А я уж подумал, что ты отозвал этого кабана в укромное местечко, чтобы полюбиться.
Коди выругался и потянул меч из ножен. Кидерн ударил его по лицу.
– Не хватайся за меч, если не можешь его вытащить!
– прошипел он в лицо Коди.
– Еще раз дернешься, я тебе отрежу руку!
– Я убил баруласа ради тебя!
– воскликнул Коди.
– Где твоя благодарность?!
–
Да я сам бы зарезал его.– оборвал Кидерн.
– Разница в том, что меня бы совесть потом не мучила. Что молчишь? Хороший барулас - мертвый барулас! А лучше мертвого баруласа только два мертвых баруласа! Лучше двух мертвых баруласов - три мертвых баруласа...
Кидерн наклонился, схватил мертвого Кара-Бугу за руку, потянул на себя, наклонился, подсел и со стоном взвалил на спину.
– Весит как бычок-полулеток.
– простонал Кидерн, и подошел к смирно щипавшему траву коню батыра.
Ругаясь и стеная, он уложил мертвеца на спину лошади, привязал его веревкой, чтобы тело не сползало.
– Что, об этом ты не подумал? Если его найдут прямо здесь, не миновать разбирательства. Начались бы высматривание, гадания... ты ведь такой дурак, что и на прутик попался бы.
– Что ты хочешь сделать?
– Что сделать... отгоню лошадь подальше в лес, да там брошу тело. Лошадь тоже зарежу. Будем надеяться, что волки сделают все остальное...
Все так же, сквозь зубы, ругаясь, Кидерн вскочил в седло, ухватил коня Кара-Буги за повод, а потом глаза его сверкнули от гнева.
Кидерн в одно мгновение снова спешился, прыжком преодолел разделявшее их с Коди расстояние.
– Баранья голова.
– прохрипел он, выдернул из-за пояса Коди кривой кинжал его мертвого тамыра.
– Ты еще глупее, чем я думал! Ты с этим собирался предстать перед Мергеном или Улуг-Бугой? Думаешь, Улуг не узнал бы кинжал своего брата?!
– Я...
– начал Коди.
– Ты не подумал, верно?
– голос Кидерна хлестнул как плетью.
– В следующий раз, когда решишь зарезать тамыра, попроси о помощи того, у кого в голове не бараньи мозги! О, Вечное Синее Небо!
– кривляясь, воздел лицо к небу Шкуродер.
– Зачем ты послало мне в друзья этого двуного ягненка!
Коди стоял, опустив глаза.
– Я убил тамыра ради тебя.
– настойчиво повторил молодой воин.
– Кара-Буга спас мне жизнь.
– Да пусть он провалится в котел к Эрлэгу!
– отмахнулся Кидерн.
– Твой проклятый тамыр. Вот ведь царевич Дагдамм, научил же брататься с гирканскими собаками! Да еще и кривоногими баруласами, которых надо было вырезать еще тридцать лет назад до последнего выблядка!
– За что ты их так ненавидишь?
– А тебе какое дело?
Кидерн снова оказался в седле.
– Запомни, баранья голова.
– обернулся он к Коди.
– Ты не видел Кара-Бугу и меня видел. Если кто-то спросит, ты охотился на тарбаганов, это с одной рукой делать можно.
– и уже обращаясь как будто к себе, но так, чтобы Коди услышал, добавил.
– Послало Небо кутенка в товарищи.
Кидерн погнал коня на север, в сторону покрытого лесом горного кряжа. Он проехал не меньше пяти миль, прежде чем решил, что достаточно далеко убрался от лагеря. У подножья горы Кидерн отыскал полдюжины небольших, в десяток футов в высоту, скальных обломков, которые больше всего напоминали каменный куст. Там спешился, подозвал огромного коня Кара-Буги, стянул тело с седла. Все так же, ругаясь и причитая на злую судьбу, Шкуродер взвалил могучего баруласа на спину, затащил его в глубь скального куста, там с облегчением бросил на камни.