Киномания

Мэтью сдержанно, но одобрительно кивнул, и слабеющее внимание Орсона тут же зацепилось за него. Они обменялись несколькими загадочными словами об одном из текущих проектов Орсона, о чем-то под названием «Другая сторона ветра»; отснятый материал, если я правильно понял, находился в четырех городах трех стран ^{232} . Полчаса спустя все пошло вкривь и вкось. А потому Мэтью, Барбара и я собрались уходить. Но не Орсон. Ведь его балахон, по сути, был ночной рубашкой. А в квартире стояла только одна кровать.

Когда я поднялся из-за стола, Клер чмокнула меня в щеку — сухой прощальный поцелуй, печальное свидетельство того, что ее чувства ко мне не сильнее тех, что она питает по отношению к Мэтью или Барбаре. Но прежде чем мы удалились в коридор, Орсон выступил с заявлением.

— Нет-нет, это несправедливо, — сказал он капризным голосом, который теперь упал до раскатистого шепота. Мы повернулись — он с трудом поднимался на ноги, — Мы выпили за всех на свете, кроме Макса. А уж он заслуживает этого больше кого другого, — Клер улыбнулась, вздохнула и покорно налила коньяка на один палец каждому, — Я знаю, какой тост нужно провозгласить за Макса, — сказал Орсон, — Кое-что из моих радиотрудов. Может, кое-кто из вас и вспомнит. — Он вызвал из прошлого тот свой прежний голос; получилось довольно внушительное подражание его молодому «я», которое мне доводилось слышать только в записи. «Кто знает, какое зло таится в сердцах людей?.. Тень знает!» ^{233} А еще и Макс Касл. Готов спорить на что угодно. За тень в каждом из нас, — Орсон поднял свой стакан. Мы выпили, — Тень, — пробормотал он, опускаясь на стул, — Странный парень. Странный парень. Но он был одним из нас.

Мы восприняли это как разрешение оставить его августейшее величество.

В коридоре Клер задержала меня, и Ферреры сели в лифт вдвоем. Пока мы ждали на площадке, я спросил:

— Он давно приехал?

— Неделю назад — чуть меньше.

Услышав это, я не сдержал упрека:

— Жаль, что я не встретился с ним раньше. Я много о чем хотел его расспросить.

— Я не хотела, чтобы ты встретил его раньше.

— Почему?

— Я опасалась, что он расскажет тебе то, что рассказал сегодня, — о Касле и «Гражданине Кейне». Я не хотела, чтобы ты использовал в своей ретроспективе то, что он может наговорить против себя. Он очень щедрый и доверчивый человек. Но теперь банда узколобых педантов объявила ему войну — заявляют на весь мир, что не он написал сценарий к «Гражданину Кейну». Меньше всего ему теперь нужно, чтобы закричали, будто и поставил «Кейна» не он. Ты меня понял?

Я сказал, что понял, и покраснел при мысли, которая тут же посетила меня: я с удовольствием включил бы все, услышанное от Орсона, в одну из моих лекций в архиве. Клер благоразумно избавила меня от этого искушения.

— И потом, — продолжила она, — нельзя всерьез воспринимать все, что он сегодня выдал. Он любит рассказать хорошую историю. Я бы на твоем месте сначала проверила то, что он наговорил, а уже потом публиковала.

— Включая и… — Я вспоминал слово, но Клер знала, что у меня на уме.

— Das Unenth"ullte. Я думаю, это и имел в виду малютка Зип. И все же я бы не принимала все за чистую монету — Орсон многое говорит для красного словца. Так что нужна осторожность.

Неспешный лифт все еще не вернулся на площадку; я спросил у Клер:

— Тебя можно поздравить? — Она недоуменно посмотрела на меня. Я кивнул в сторону ее квартиры. — Это что-то постоянное?

Ответила она не сразу — по прошествии нескольких секунд.

— Вряд ли. Да это и к лучшему. Иметь его здесь — настоящее приключение, но в остальном… ты ведь не забыл свой маленький роман с Найланой, Девой джунглей. В жизни все, как это ни прискорбно, совсем не так, как на экране, верно? — Я согласился. Последовала новая, еще более весомая пауза. Потом она сказала: — Я вовсе не обязана тебе об этом говорить, но, несмотря на все разочарования, он — первый мужчина, чье присутствие доставляет мне удовольствие после Лос-Анджелеса.

ПослеЛос-Анджелеса. В это число вместе с другими счастливчиками мог входить и я. Входил ли? — спрашивал я себя, но спросить у нее мне не хватило духа.

— Ты, наверно, очень занята. Для любви не остается времени.

— Что поделаешь. Это еще не самое тяжелое. — Она устало вздохнула. — Что-то не то происходит с мужчинами. Ты не обратил внимания? — Нет, не обратил. Да и с какой стати мне обращать? — Ты можешь это заметить в кино. Все эта дерьмовая псевдомужественность. Пристрелить их. Закопать их. Прибить их. Похоронить их. Этакие крутые лилипутики делают кино для крутых лилипутиков. Они отпугивают женщин. Может быть, это заговор против размножения. А будет и того хуже. — Я узнал ее речи. Она разрабатывала эту тему в своих критических обзорах со времен появления «Буча Кэссиди и Сандэнса Кида» ^{234} .— Как бы то ни было, женщина от этого приходит в определенное умонастроение. Сколько можно просыпаться по утрам и находить рядом с собой Гекльберри Финна?!

Лифт остановился на площадке, двери с шумом разъехались. Клер придержала створку одной рукой, другой прижала меня к себе и одарила поцелуем, на который я уже не рассчитывал.

Почему же она поцеловала меня только накануне моего отъезда?

Глава 13 Глубже в Касла

— Триумф! Полный, абсолютный, безусловный триумф!

Арлин Флейшер знала толк в комплиментах. Это был один из видов компенсации за тот скудный гонорар, который мне причитался за организацию Первой ретроспективы фильмов Касла. Другим стал прием на закрытии в банкетном зале музея. Работая в архиве, я успел побывать на трех приемах — небольших, жизнерадостных сборищах в честь людей, которые обогатили график мероприятий музея. Это были поводы, чтобы повеселиться, поболтать, облить друг друга сладкой патокой взаимного восхищения. Каждый раз появлялись почти одни и те же лица — работники и друзья музея, — чтобы угоститься неизменными благами в виде дешевого шампанского и канапе из микроволновки. В тот вечер накануне моего отлета в Калифорнию наступил мой черед выслушивать здравицы и прощаться после двух великолепных недель, наполненных картинами, лекциями и бесконечными разговорами о кино.

Народу собралось на удивление много, и в ходе вечера я понял почему. Не было тайной, что я — протеже Клер; прошел слушок, что она может тоже прийти. В нью-йоркских околокиношных кругах ее имя теперь звучало довольно громко и могло привлечь целые толпы. Меня не раз в тот вечер спрашивали: «А Кларисса Свон появится?» Я отвечал: «Я ее пригласил», — но не добавлял, что надежды на ее приход у меня почти не было. Она не пришла. Пестрые компании киноманов, их детский лепет — это было не по ней. Она чувствовала бы там себя такой же несчастной, как Спиноза, позванный на коктейль, и уж дала бы волю своему злому язычку. Я испытал облегчение, когда понял, что она не придет.

К тому моменту собравшиеся тоже стали догадываться, что Клер проигнорировала мероприятие, и начали потихоньку исчезать. Арлин поспешила произнести тост. «И за этот выдающийся успех мы должны быть благодарны Джонатану Гейтсу», — заключила она, осчастливив меня хорошо отрепетированными объятиями и поцелуем. Я видел, как она расточала такие же ласки другим. Раздался недолгий всплеск аплодисментов. Я благодарственно поклонился, искренне польщенный и чуть ли не зардевшись. В конечном счете я ведь впервые оказался чьим-то почетным гостем. Но еще до исчезновения последних канапе в желудках гостей я увидел, что Арлин кучкуется с другими, оживленно обсуждая планы на следующий месяц: серия сюрреалистических фильмов, плакаты которой уже сменили афиши с Каслом на музейном стенде.

Случись такое годом раньше, для меня было бы горьким разочарованием осознать, что мой звездный час в архиве длился всего мгновение. Но теперь я с тайным чувством облегчения ждал приближающегося отдыха от этой суеты. К тому времени, когда ретроспектива закончилась, я вырос настолько, что уже понимал: вся моя научная возня гроша медного не стоит. Ну, извлек из небытия несколько старых лент, отобрал кое-что для показа и с педантичным воодушевлением представил их почтеннейшей публике. Обыкновенная архивная работа. Но я-то, как никто другой, знал, что Макс Касл отнюдь не обыкновенный режиссер и даже не «обыкновенный гениальный режиссер». Там, где заканчивалась его ретроспектива, начиналась огромная, неизведанная страна.

Дела обстояли так, будто я взобрался на доселе неприступный горный пик и воткнул на вершине флаг — чтобы снизу было видно. Толпа приветствует меня сочувственно, хотя и сдержанно — достижение так себе. Но еще не успело закончиться мое посвящение в избранные, как я поворачиваюсь и обнаруживаю перед собой новые вершины, рядом с которыми покоренная кажется ничтожной кочкой. Восхождение только-только началось, хотя никто из смотрящих снизу об этом не знает. Если я продолжу путь вверх, то оставлю позади все то, что помогло мне подняться, включая и хорошо апробированный критический аппарат, пользоваться которым так умело научила меня Клер. Как однажды сказал Шарки, высокие стандарты Клер — это и границы ее возможностей; я добрался до этих границ. Впервые с того момента, как началось мое образование, мне приходилось идти одному.