Кинжал и монета. Книга 2. Королевская кровь
Шрифт:
– Конечно, мой король.
Доусон, дойдя до арки, на миг замедлил шаг и посмотрел назад. Король Симеон сидел отвернувшись, лица было не разглядеть. «Я вижу его в последний раз», – напомнил себе Доусон и вышел.
У ворот Кингшпиля он отпустил карету. Хотелось пройтись. Дорога от Кингшпиля до особняка Доусона была неблизкой, однако его это не заботило. Он поправил меч на поясе и двинулся вперед. В прежние годы он целыми ночами мог носиться по темным улицам и площадям Кемниполя то бегом, то верхом, напиваться так, что клонило в стороны, а потом, перегнувшись через перила моста, висеть до головокружения. В такую ночь, как эта, он прошагал бы лиг восемь или даже десять. От покоев умирающего короля до привычной
Несмотря на название, Серебряный мост через Разлом состоял из дерева и камня. Опоры его глубоко вонзались в стены громадной пропасти, уходящей на глубину, сравнимую с высотой Кингшпиля. На середине моста Доусон остановился, глядя на юг. Под ним в тени моста стая голубей кружилась над свалкой, неразличимой на дне ущелья за сумраком и туманом. Он стоял долго, не чувствуя ничего, кроме разбитости и боли. За спиной, перетекая с края на край моста, шумел обычный поток: крестьяне и аристократы, лошади и волы… На глаза Доусона наворачивались слезы.
У входа в дом стояла незнакомая карета с гербом рода Скестинин. Старый раб-тралгут при появлении Доусона встал и поклонился, звякнула цепочка.
– Мой господин, радостно видеть вас вновь. Когда ваша карета вернулась пустой, госпожа обеспокоилась. Она у себя, с Сабигой Скестинин. Ваш сын Джорей хотел бы побеседовать с вами, когда вам будет удобно. Он в вашем кабинете.
Доусон кивнул, раб-привратник ответил поклоном.
В передней зале охотничьи псы кинулись приветствовать хозяина, виляя лохматыми хвостами и радостно скалясь. Доусон, наклонившийся почесать их за ушами, не мог сдержать улыбки. Нет любви более преданной, чем любовь собаки к хозяину.
Он подумал было заглянуть к Кларе прежде встречи с Джореем, однако ноги болели от ходьбы, а до покоев Клары пришлось бы шагать через весь особняк. Впрочем, он знал, зачем Джорей просил о беседе, и ожидал этого разговора с тех самых пор, как Клара его предупредила. Жестом остановив псов возле кабинета, Доусон вошел и затворил за собой дверь.
Джорей стоял у окна, лучи послеполуденного солнца падали ему на лицо. Доусон вновь поразился тому, как сильно сын иногда бывает похож на мать – не столько овалом лица, сколько глазами и цветом волос. Совсем недавно он, еще тонконогий подросток, лазил по деревьям и дрался палкой вместо меча; теперь же перед Доусоном стоял широкоплечий молодой мужчина с серьезным лицом. И мечи его умели оставлять кровавые раны.
– Отец, – приветствовал Джорей.
– Сын. – Слезы, которые Доусон с таким трудом отогнал, снова грозили навернуться на глаза. – Судя по виду, ты в добром здравии.
– Я вполне… Я хочу просить у тебя позволения по некоему поводу. И повод может прийтись тебе не по нраву.
Доусон с коротким стоном опустился в кресло, немедленно пожалев, что не приказал подать какого-нибудь питья. Не вина, сегодня не до того. Однако чаша воды не помешала бы.
– Ты хочешь жениться на дочери Скестинина, – сказал Доусон.
– Да.
– Хоть она и не принесет чести твоей семье.
– Напротив. При дворе, возможно, этого не замечают, но Сабига достойная женщина. Однажды она совершила глупость и расплачивается за нее посейчас. Но Сабига хороший человек. Тебе не придется за нее стыдиться.
Доусон облизнул губы. После рассказа Клары о Сабиге он мог бы перечислить с десяток поводов для возражений и опасений. С приездом в Кемниполь возникали и новые поводы, а когда они изглаживались, появлялись следующие. Кто отец незаконного ребенка? И кто бы он ни был, понимает ли Джорей, что этот человек всю жизнь будет держать его под угрозой скандала? Не лучше ли отдать невесту Барриату, который служит на флоте под началом лорда Скестинина? Можно ли верить, что Сабига не наставит мужу рога, если распутничала еще в девичестве?
– Тебе по-прежнему снятся Ванайи?
Пожар?– Да, – мрачно ответил Джорей.
– Из чувства вины ты хочешь взять в жены падшую женщину? Спасти хоть что-то?
Джорей промолчал. Ответа и не требовалось.
– Разумнее было бы не заключать этот союз, – продолжил Доусон. – Прошлое девицы показывает, на что она способна. С лордом Скестинином мы связаны и без того, нашей семье от такого брака почти никакой пользы. Твои братья еще не женаты, странно женить первым самого младшего. Когда отец указал мне, кто станет моей невестой, я был ему благодарен за наставничество и мудрый выбор и не пытался тащить в дом случайную женщину, умоляя дать ей кров.
– Понимаю, – кивнул Джорей.
– Вправду понимаешь?
– Да, отец.
– Если я сейчас велю тебе пойти и отказаться от нее, ты подчинишься? Из преданности мне и нашей семье?
– Ты этого требуешь?
Доусон улыбнулся, затем рассмеялся.
– Ты ведь не станешь этого делать, – ответил он. – Ты пойдешь к матери изобретать какой-нибудь способ на меня надавить. Или сбежишь венчаться в Борхию. Или придумаешь еще какую-нибудь глупость. Я тебя знаю с тех пор, как менял подгузники. Не думай, что можешь меня обмануть.
Уголки губ Джорея чуть дрогнули – опасливо, недоверчиво. Он шагнул к отцу.
– Ступай, – велел Доусон. – Бери мое позволение и делай то, что сделал бы и без него. Благословляю тебя. Девочке, моей новой дочери, повезло иметь такого мужа.
– Спасибо, отец.
– Джорей, – окликнул Доусон сына, когда тот был уже на пороге. – Жизнь короче и ненадежнее, чем нам кажется. Не откладывай рождение детей.
Китрин
«Грозовран» был среди первых кораблей, на которые Китрин заключила страховой контракт, и проследить историю его исчезновения оказалось не так просто. То был трехмачтовый барк с хорошей осадкой и опытным экипажем. Сразу после подписания контракта капитан – дартин с глазами, горящими зеленым огнем вместо обычного желтого, – провел магистру по палубе, и Китрин не забыла, какой гордостью звенел его голос. Капитан рассказал тогда, сколько раз его судно ходило в Дальнюю Сирамиду, пока он не решил покончить с рейсами через океан. Хватит с него долгих недель вдали от земли, когда идешь только по звездам, надеясь увидеть наконец берег на горизонте, – теперь лишь простые, безопасные торговые пути между Вольноградьем, Пу’том, Биранкуром и Наринландией. Штормы Внутреннего моря, норовящие захлестнуть мелкие галеры, настоящему кораблю вроде «Грозоврана», выдержавшего не один океанский циклон, не несли ощутимой опасности. Пиратов, регулярно налетавших на берега Кабраля, капитан ни во что не ставил и называл прибрежными воришками: если озоруют – разворачивай паруса в сторону открытого моря, трусы сами отстанут.
Китрин сочла капитана обаятельным, а перечень его успешных походов – впечатляющим; его уверенность была настолько велика, что он согласился на очень выгодные условия контракта. Застраховал только груз. «Если я потерял корабль, значит я уже погиб и деньги мне не нужны» – таковы были слова дартина. Тогда они не казались пророческими.
Продремав всю зиму в крупном порту Столлборна, в тени плавучих башен Опустелой Твердыни, судно сразу после вскрытия льда, несмотря на штормы и ледяной дождь, двинулось из Наринландии к югу, в сторону теплых морей и Порте-Оливы. Путешествие было ровным; барк присоединился к группе кораблей, направлявшихся в Герец, и шел с ними почти неделю. Когда остальные свернули к своим портам, «Грозовран» продолжал двигаться к югу, мимо Кирина и в обход Угольев – острых скал, вздымающихся из морской глубины поблизости от Кабральского мыса.