Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

– Я – узник совести, – ответил голос. – Впрочем, можешь называть меня отшельником, аскетом.

– А почему вы... почему вас сюда бросили?

– Потому, что и тебя, – ответил голос. – Потому, что был опасен, но неизвестно, опаснее ли ты живой или мертвый. Значит, ты безопасен в кутузке.

– Они могут убить?

– Они бы отрезали тебе голову в черном коридоре. А раз ты жив, значит, когда-нибудь ты выйдешь наружу.

– А когда? Мне нужно сегодня.

– А что такое сегодня? – спросил голос. – Можно подумать, что ты лишь недавно к нам оттуда. Скажи, какое сегодня число?

– Я думаю, что первое января. А может, уже второе. Здесь нет ночи, – пояснил Егор.

Голос отсмеялся.

– Он учит меня, отщепенца: Агасфера, бродягу и бунтаря! Я знаю, что здесь не бывает чисел, дней, часов и минут. Поэтому вопрос о тюремном заключении теряет смысл.

– Почему?

– Потому что никто никогда не догадается, сколько времени ты провел в тюрьме и сколько времени тебе осталось. Если человеку здесь не требуется пища и почти не нужна вода, если здесь нет никаких точек отсчета, если здесь нельзя замерзнуть и перегреться на солнце, попасть под сквозняк или промокнуть под дождем, если весь этот мир – тюрьма, то чем хуже эта яма?

– Но здесь темно и нельзя никуда выйти.

– Во-первых, со временем ты научишься разбирать тени. Те микрочастицы света, что попадают сюда, достаточны для моих глаз, чтобы видеть твой силуэт. Во-вторых, если ты захочешь уйти, ты можешь вырыть подземный ход или воспользоваться ходом, который кто-то сделал до меня.

– А вы почему не воспользовались?

– Потому что мне хорошо в тюрьме, – ответил голос. – Наконец-то я могу думать. И если бы мне не подбрасывали время от времени напарников, я был бы счастлив. По крайней мере, счастливее, чем в раю этажом выше. Я – вечный диссидент. Любая власть кидает меня в тюрьму. И это правильно. Я – сама свобода!

И тут Егор услышал мычание.

Мычание неслось из дальнего угла и исходило от еще одного узника.

– А это кто? – Егор уловил в мычании муку и злость.

– Это мой напарник по заточению. Я пожалел его, не стал убивать. Я связал его, сделал кляп, и он молчит.

– Но почему?

– Он мне мешает думать о свободе. Не удивляйтесь, жизнь полна парадоксов. Ради свободы приходится затыкать рты тем, кто этого не понимает.

Голос изменился – видно, человек, которому он принадлежал, приподнялся, и теперь голос несся сверху. Человек был куда выше Егора.

– Если ты не замолчишь, я и тебе заткну глотку.

– Погодите, погодите, – сказал Егор. – Я не хочу оставаться здесь и разговаривать с вами. Я хочу уйти. Покажите мне подземный ход, и я сразу уйду.

– Клянешься, что уйдешь?

– Клянусь.

– Тогда иди вдоль стены направо, касаясь ее рукой.

– Я иду... – Егор медленно шел вдоль стены. Дошел до угла, повернул. Что-то пробежало по руке. С отвращением Егор сбросил насекомое. – Что тут у вас? – спросил он. – На стене?

– Тараканы, – догадался оппозиционер. – Их ничем не выведешь. Я с ними мысленно беседую. Мне кажется, что они поклоняются мне как богу. Я – бог тараканов! Забавно.

Стена была холодной и чуть влажной.

– Ниже, – сказал бог тараканов. – Вход у самой земли. Когда-то этим ходом убежали двенадцать разбойников. Они рыли его полтора года ногтями и зубами.

Заключенный тихо рассмеялся.

Рука провалилась в углубление, и Егор нащупал небольшую дверь.

– Открывай ее, – сказал узник. – За ней – подземный ход.

– До свидания, – сказал Егор.

– Я жалею, – ответил узник, – что познакомился с тобой. Из-за твоего нежелательного присутствия я потерял день работы. Это тебе зачтется на Страшном суде.

Егор толкнул дверь. Она не поддалась.

– Там щеколда, – предупредил бог тараканов. – А то кто ни попадя сюда залезет.

Мыслитель был прав. Егор откинул щеколду. Дверь с железным скрипом открылась. За ней была такая же темнота.

– Закрывать или оставить? – спросил Егор.

– За собой надо закрывать, – ответил голос из тьмы. – Мне не нужна так называемая свобода, которая лишь порабощает настоящего оппозиционера.

Егор оказался в низком коридоре. Ход шел прямо, метров через десять Егор уткнулся еще в одну дверь. Дверь была заперта. Егор старался не поддаться отчаянию. В дверь стучать он не смел – в доме полно стариков, они могут его поймать. Он ощупал дверь и тут понял, что никакого запора в ней нет. Но почему же она не поддается?

Дверь должна была открываться наружу – косяк выдавался с этой стороны. Егор отошел на два шага и, кинувшись вперед, ударил в дверь плечом. Дверь не поддалась. Она тоже была обшита железом, как и первая.

Егор почувствовал себя в западне – как зверь. Страшнее всего и отвратительнее было возвращаться в яму.

Егор отошел чуть подальше и ударил в дверь сильнее. Так, что заболело плечо. Дверь пошатнулась. Значит, ее можно вышибить.

Егор ударил третий раз. Дверь задрожала, но не открылась. Плечо болело безумно. Видно, он отбил какую-то мышцу. Егор потер плечо. Найти бы какую-нибудь железку, чтобы отжать дверь. Вдруг за дверью что-то звякнуло.

Егор замер. Может быть, там его ждут велосипедисты?

Он простоял неподвижно, пока не досчитал до ста. Потом нажал на дверь. Сопротивляясь, она все же приоткрылась, впустив внутрь чуть-чуть серого света.

Егор поднатужился и отворил дверь настолько, что можно было выбраться наружу.

Он пролез в щель. Нога ударилась о что-то тяжелое. Егор поднял с земли большой амбарный замок с дужками – к счастью, замок был ржавым и дверь тоже проржавела. От удара вылетели гвозди, и замок упал вниз.

Вверх вели ступеньки. Егор насчитал их восемнадцать – на две меньше, чем на входе.

Он осторожно выглянул наружу. Дверь из подвала вела на задний двор. Там было намусорено, кверху колесами валялся автомобиль двадцатых годов, из кирпичей была выложена башня в метр высотой. На ней стояла небольшая бронзовая пушка на деревянном лафете, рядом возвышалось чучело лося. На подставке была табличка: «Лось лесной – могучий исполин нашей Родины». Связанными тюками лежали подшивки журналов «Огонек» и «Здоровье», будто кто-то намеревался сдать их в макулатуру, но не успел. Через двор медленно шел человек с петлей на шее – из тех, кто был на собрании. Егор подождал, затаившись, пока мужик выберет себе из кипы журнал. Тот полистал его и сказал: