Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
Я согласился с Калерией. Мне тоже возвращение ребят из мира без времени казалось заимствованным из какой-то сказки. Будто автор ее не смог придумать ничего убедительнее. Тогда он махнул рукой и сказал: «Пусть будет театр!»
– Давайте же примем на веру все, что нам рассказали, – продолжала Калерия. – И постараемся представить себе этот мир таким, каким его увидел Егор. Мы знаем, что населен он слабо...
Мне хотелось спросить, не трудно ли Калерии выражаться так скучно и бесцветно. Но не надо ее перебивать. Ведь и без меня ее сейчас перебьет Тамара. Она уже принялась нервно двигать по
– Разумеется! – воскликнула Тамара. – Если бы туда попадал любой, у кого плохое настроение, Земля бы давно пустой была. Вы, Калерия Петровна, даже не представляете, сколько раз мне хотелось решительно бросить все и кануть! Наверное, случайность, что я сейчас с вами в одной комнате нахожусь.
Калерия терпеливо выслушала Тамару, кивнула ей и продолжила:
– Допустим, что свойство человека переходить из мира в мир – рудимент, память о далеком прошлом.
– А может, наоборот? – спросила Тамара. – Может, это от плохой экологии?
– Тамара! – не выдержал я. – Экология – это наука! Она не бывает плохой. Плохой бывает окружающая среда, доведенная до безобразия людьми.
– Вот именно! Довели до отчаяния и теперь сами бежим!
Она запустила длинные когти в терновый куст крашеных и завитых волос и нервно стала их дергать. Тамара была уверена, что именно она делает науку.
– Не получается, – сказала Калерия. – Егор видел там людей, которым, возможно, двести, триста лет. В то время никто не подозревал об экологии и окружающей среде. Но позвольте повторить вопрос: если бегство исконно присуще человеку, почему тот мир не переполнен беглецами?
– Потому что они изнашиваются, – напомнила Тамара.
– Люди не только изнашиваются, у людей меняются свойства крови, человека там можно убить, сжечь на костре, утопить, задушить. И этим способом контролировать количество жителей там отлично пользуются... Там...
Калерия оборвала монолог и обернулась ко мне:
– Я в отчаянии, Гарик. Я не знаю, как его назвать. Я язык сломала, придумывая эвфемизмы. Другой мир, параллельный мир, тот мир...
У Тамары уже был готов ответ.
– Планета самоубийц! – заявила она. – Так и назовем. Там же живут одни самоубийцы. Только те, у которых духа не хватило по-настоящему с собой покончить.
– Вряд ли, – вздохнула Калерия. – Слишком красиво.
– Тогда пейте кофе. Я вам не кухарка, – сказала Тамара. – Остынет, мне опять в туалет за водой бежать, кипятильник включать, а в любой момент может прийти пожарник. И конфискует чайник. Вы же знаете, что случилось в секторе ТИ.
Мы с Калерией скорбно склонили головы, потому что знали: в секторе Тайн Истории (ТИ) пожарник застал коллектив в момент преступления – кипятильник был в чайнике, а чайник кипел. Пожарник конфисковал чайник и накатал такую телегу директору, что тот был вынужден издать грозный приказ. А что прикажете делать, если в старом особняке нет места для буфета, а бегать в кафе к метро и дорого и некогда?
Мы стали пить кофе. К счастью, Тамара не жалела растворимки.
Калерия Петровна сидела, закинув ногу на ногу. У нее были узкие сухие колени и щиколотки, как у породистой лошади. Но ведь не скажешь доктору наук, что у нее ноги, как
у породистой лошади?– Тогда пускай будет «тот мир», – сказал я.
– Тот мир... в том мире, о том мире... попробуем.
– А я буду их называть «самоубийцами», – сказала упрямо Тамара.
– Я продолжу? – спросила Калерия, будто перед ней сидели не мы с Тамарой, а весь завтрашний ученый совет. – Живут они как придется, но по привычке предпочитают спать в комнатах. Животных там почти нет.
– А Жулик? – спросила Тамара. И сама ответила: – Наверное, он так тосковал по своему хозяину.
– По какому хозяину?
– Который трагически погиб. И тогда под Новый год Жулик решил остаться в прошлом.
– Тамарочка, помолчи, – взмолилась Калерия.
– Как скажете.
Калерии очень хотелось выгнать Тамару из комнаты, но это было бы негуманно.
И мы продолжали брести по рассказу Егора, словно по заросшему осокой болоту, раздвигая стебли и порой проваливаясь в ямы. Информации не хватало, Егор, конечно же, не занимался детективной работой. Он жил в том мире и старался вырваться оттуда.
Добрались до системы правления.
– Обратите внимание, – сказала Калерия, – раз Егор не выходил за пределы небольшой части Москвы, мы не можем говорить не только обо всем том мире, но даже обо всей Москве. И раз там сложности с транспортом, то, вернее всего, тот мир разделен на множество маленьких ячеек.
– Мы этого не знаем, – сказал я. – Может быть, тот мир ограничивается половиной Москвы? А за его пределами эффект перемещения не чувствуется?
– Гарик, не говори красиво, – улыбнулась Калерия.
– Продолжайте, доктор, – парировал я.
– Формально тем миром правит император. Какая-то видимость порядка поддерживается с помощью так называемых велосипедистов. Но власть императора не абсолютна и вообще довольно условна – как ты будешь править страной, в которой нет голода и смерти, не говоря уж об элементарном перенаселении?
– Надоело – ушел, – сказала Тамара.
– Есть там какие-то дикие группы, вряд ли они представляют для нас большой интерес. Они совершают набеги на поселения... Но главное – это ветераны. Что ты нам о них расскажешь, Гарик?
– По рассказу Егора я сначала решил, что это недовымершая коммунистическая ячейка, – сказал я. – А потом сообразил, что это любопытная смесь людей, придерживающихся тоталитарных устремлений. Но главное для них – сохранить в чистоте тот мир. Кто-то вбил им в голову, что их мир – островок в мире разврата, град Китеж, опустившийся в озеро. Правильно?
– Я согласна с тобой, – сказала Калерия.
– А там были знакомые лица. Все знакомые нам лица! – радостно вмешалась Тамара.
– А вот тут не стоит поддаваться первому впечатлению, – сказала Калерия.
И я был с ней согласен.
– Я полагаю, что в том мире, где нет времени, но каждый человек попадает туда со своими слабостями, своим тщеславием и своим гонором, число самозванцев превышает все нормы. Давайте для начала допустим, что ни один из них не носит своего имени заслуженно, – сказала Калерия. – Нам же эта условность удобна, потому что так они раскрываются. Если человек назвал себя Гитлером, значит, он предпочел бы быть Гитлером в первой жизни.