Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

– Тогда с богом, – сказала Калерия. – Не теряйте времени.

– А ты? – спросил Миша.

– Разумеется, я останусь в институте.

– Сейчас ночь! Твои домашние с ума сойдут.

– Не сойдут, – сказала Калерия. – Они у меня закаленные.

– Но зачем тебе оставаться здесь? – спросил дядя Миша.

– По простой причине. Может случиться так, что Егор позвонит сюда. Других телефонов он не знает. А потом, и вам может понадобиться связь... конфиденциальная связь.

– Я совершаю должностное преступление, – вдруг сказал дядя Миша.

– Но в то же время совершаешь благородный поступок во имя гуманизма.

– Красиво, – согласился дядя Миша.

Мы оставили Калерию в лаборатории.

В лаборатории есть кожаный диван небольшого размера, на нем можно в случае надобности прикорнуть.

Глава 15 Егор Чехонин

Вагон был неполон.

Егор прошел следом за агентами, но не близко к ним. Они устроились в пустом купе. А Егор – через тонкую стенку от них.

Полка была свободна. Он уселся поближе к проходу. Пока поезд стоял, ему было слышно, как разговаривают агенты.

Но они ничего особенного не сказали.

Лядов сказал, что отлично – можно растянуться на полке и поспать.

– Вам хочется спать? – удивился Майоранский.

– Свежий воздух, – сказал Лядов.

– А я, должен вам сказать, всегда ездил в мягком вагоне. Это удобнее, и чай разносят.

– Каждому свое, как говорили римляне, – сказал Лядов. – Мне и полки достаточно.

«Интересно, – подумал Егор, – как в шпионском фильме. Я – бравый лейтенант, преследую немецких шпионов, которые хотят раздобыть советского завода план».

Сознанию так хочется все разложить по привычным полочкам. А в этой системе ценностей шпион более обычное явление, чем какой-то иной мир без времени.

Пришла женщина неопределенного возраста с двумя мрачными молчаливыми детьми, которые тут же уткнулись в окно и стали смотреть на темный перрон.

– Интересно, где мои сейчас? – сказал Лядов.

– Кого вы имеете в виду? – спросил Майоранский.

– У меня жена была, дочка. Только жена дочку увезла. Не хотела жить в номерном поселке. Прошло четыре года и три месяца.

– Откуда такая точность?

– А я в Ленинграде на вокзале газету купил, – сказал Лядов. – С датой выхода.

После долгой паузы, в которой было слышно, как шуршит газетный лист, Майоранский произнес:

– Жаль, что шахмат не взяли. Сейчас бы блиц сыграли.

– У меня живот болит, – сказал Лядов. – У вас не болит?

– Нет... пока нет.

– Черт знает этого еврейчика, – сказал Лядов. – У меня есть подозрение, что вся эта вакцина – липа. Чтобы нас успокоить. А нам обратно не вернуться.

– Перестаньте хныкать и паниковать, – оборвал Лядова Майоранский. – Мы выполняем задание командования, которое лучше нас знает, что именно наше здоровье и самочувствие помогут выполнить задачу.

– Я не командование подозреваю, – ответил Лядов. – А доктора. Хотите газету посмотреть?

– Нет, – ответил Майоранский. – Зачем? Это все равно что марсианскую газету читать. Ни одной знакомой фамилии, ни одного знакомого дела или места. Они и Ленинград переименовали. Какой цинизм!

– Вот мы с вами и поставим их на свои места.

– Тише! Вы что хотите, чтобы каждый милиционер нас услышал?

– Только им и дело, что нас слушать!

– Всегда найдется бдительный товарищ, – возразил Майоранский. – Так было на Руси, так и будет. Лучше подумайте, вы уверены, что найдете то, что нам нужно?

– Почему бы нет?

– Надо сходить в туалет, – сказал Лядов.

Майоранский хихикнул. Ему показалось забавным, что человек собрался в туалет.

«А мне тоже это кажется забавным? – подумал Егор. – Хотя я бы сейчас чего-нибудь съел. А денег нет. Вот бы сейчас подойти к ним и сказать: дайте сто рублей, отдам в Смольном у Берии. Ах, воскликнут они, откуда вы? А я скажу – Лаврентий Павлович поставил меня следить за вами, интеллигентами».

Лядов прошел в туалет и тут же вернулся обратно.

Егор только успел заглянуть за перегородку и увидеть, что Майоранский развернул газету и просматривает ее.

– Заперто, – сказал Лядов, – совсем забыл, что на стоянках туалетами не пользуются.

– Скоро поедем, – сказал Майоранский. – Я тут газету посмотрел, обнаружил, что все эти так называемые демократические процессы вполне обратимы. Недаром оставили Ленинградскую область – чтобы безболезненнее перейти к старым ценностям.

Поезд слегка дернулся и начал двигаться. Мальчики стали шепотом обсуждать нечто, увиденное ими за окном. Женщина развернула большой пакет с курицей, помидорами и батоном хлеба. В лучших поездных традициях. Два часа ночи, но она собирается поужинать и детей покормить.

Запах еды был соблазнительным. Мальчики сразу отклеились от окна, уселись за столик, замерли, глядели, как мать режет помидоры и курицу.

Поезд был медленным, пассажирским или почтовым. Он намеревался останавливаться на всех станциях.

Егор незаметно для себя задремал.

Впервые за несколько месяцев.

Очнулся он от того, что поезд остановился – видно, недалеко уехал от города.

И сразу стали слышны разные шумы – в вагоне далеко не все спали.

Соседи успели всю еду уплести – на бумаге лежали куриные кости, огрызки помидоров и объедки хлеба. Посреди стола стояла пустая бутыль из-под лимонада. Мальчики спали на верхней полке, внизу женщина. Постельное белье они брать не стали.

Впрочем, в этом поезде мало кто брал постельное белье, потому что ехали не до Москвы, а до разных станций между Питером и Тверью. И народ был небогатый.

Из-за загородки донесся голос Майоранского:

– Что же происходит в организме, когда он подвергся заражению?

Лядов не ответил прямо на вопрос, а сказал:

– Странно, мы столько с вами прожили там, внизу, играли тысячу раз в шахматы, а никогда не приходило в голову понять, что же нас с вами объединяет.

– Профессия, – сказал Майоранский.