Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Этого еще не хватало!
– Придется, Вера, – сказал убежденно Егор.
– Куда звонить-то?
– На почте я все напишу, а потом поговорим.
Егор подошел к стойке. Там лежали бланки телеграмм. И забытая им неподписанная телеграмма.
Егор перевернул бланк и стал писать:
Институт экспертизы. Москва. Телефон 095-876-2365. Гагарина. Здесь его нет. Калерию Петровну. В крайнем случае Катрин.
Вера стояла рядом. Не так уж от нее воняло помойкой. Она куда-то дела
Она делала вид, что ей неинтересно и она не подглядывает.
В районе Бологого есть опасный объект. Название Максимово или Максимовка. Туда направлены два агента, Майоранский и Лядов. Доктор Фрейд сделал вакцину, она действует три дня, можно жить у вас. Мне он тоже вколол эту вакцину. Цель агентов прежняя. Если не получили первого сообщения: уничтожение всей жизни на Земле, чтобы обеспечить благоденствие Чистилища. Я их преследую. Они меня в лицо не знают. У меня нет денег. Еду в Бологое поездом 65-бис. Буду там в 5.40 утра. Оттуда надо ехать автобусом. Это все, что знаю точно. Жду помощи. Егор Чехонин.
Вера взяла листок бумаги, прочла, шевеля губами, – видно, не очень успешно училась в школе. Потом спросила:
– Я это по телефону буду говорить?
– Да. Только проверь, чтобы тебя никто не слушал.
– А может, ты псих?
– Нет, я не псих.
– Они меня засекут и посадят, – сказала Верка. – А ты уже – тю-тю!
– Ты позвонишь из автомата. И не будут тебя сажать. Тебе деньги вернут.
– И ты поверил, чтобы у нас деньги возвращали? – удивилась Верка. – У нас догонят и еще отнимут.
– Добро. Я вернусь через три дня. Где тебя искать?
– Знаешь что, – ответила на это Верка. – Возьми свою ксиву обратно. Не мое это дело – может, ты работаешь на западные спецслужбы?
– Я тебя прошу, Вера. Ты единственный знакомый мне человек. Не имею я отношения ни к каким спецслужбам, клянусь тебе! Это наши дела, внутренние!
– Побожись!
Это было совсем неожиданно. Как в книжке Гайдара или Анатолия Рыбакова.
– Кем мне быть!
Неожиданно Вера сильно ударила его кулачком по плечу.
– Заметано, – сказала она. – Но с тебя честное слово под салютом всех вождей.
Бомжиха смеялась, улыбка была лукавой и вполне разумной.
Потом она спросила:
– Ты давно не ел, Егор?
– Несколько месяцев, – честно ответил Егор.
Вера приняла его слова за шутку.
– Пошли в буфет, – сказала она. – Я тебя угощаю.
– Деньги у тебя откуда? – спросил Егор.
– Я бутылки сдала, – ответила девушка. – Ты же видел у меня бутылки.
В вокзальном буфете было почти пусто.
Они взяли по стакану чая и по булочке с сосиской внутри.
Егор хотел есть, но, когда он откусил от булки, оказалось, что он и кусать разучился.
И глотать было трудно.
– Ты что, больной? – спросила Верка.
– В общем, больной, – признался Егор.
– Не заразный?
– Чтобы заразиться, к нам надо попасть, – сказал Егор.
– А где вы живете?
– Внизу, в аду, – ответил Егор.
– Я на тебя гляжу и думаю: ты сумасшедший или притворяешься? Можно
я твою сосиску доем?– Ешь.
Потом они прошли по перрону. Многие оборачивались, смотрели на Верку. Егору было чуть неловко, что на нее смотрят.
– Ты нарочно так разоделась? – спросил он.
– Нечаянно, – сказала Верка. – Но если я тебя компрометирую, то сейчас исчезну.
Она остановилась, протянула ему руку и сказала:
– Прощай. Я завтра позвоню.
Глава 14
Гарик Гагарин
Я живу в однокомнатной кооперативной квартире в блочном панельном доме без прикрас.
Места хватает для библиотеки, компьютера, тренажера, дивана, письменного стола и кухни с минимальным набором посуды. Как что бьется, я покупаю новую чашку. А еще чаще мне их дарят девушки. Среди моих знакомых есть обычай – дарить мне чашки, чтобы я их спокойно разбивал, не беспокоясь о последствиях.
Но чашки имеют обыкновение обгонять поток подкрепления.
Вчера я разбил английскую кружку, которую так берег, уж очень она была удобна, по руке, и главное, велика. На ней была надпись «Я люблю кофе». Только вместо слова «люблю» изображено красное сердечко.
Больше ничего плохого вчера не произошло.
Что в театр собирались с Катрин и не пошли – в конце концов, это не у меня насморк, а у нее.
Значит, в плохом настроении была виновата только чашка.
В дурном настроении я лег пораньше.
А ночью проснулся от того, что настроение испортилось совсем.
В полусне я вспомнил о том, что жизнь моя не сложилась, что я – урод, что со мной девушки в театр не ходят, что разбилась последняя хорошая чашка...
Я не хотел открывать глаза, чтобы не проснуться окончательно.
Потом все-таки открыл и посмотрел на часы.
Было всего половина первого – и проспал-то только час.
За окном неслись быстрые облака, подсвеченные уличным фонарем. Это было театральное зрелище. Ветер нес бурые и желтые листья, что тоже отдавало плохим театром.
Почему плохим?
Было так тревожно на душе, словно я потерял зарплату младшего сотрудника (в пересчете на у.е. – двадцать пять баксов).
Фонд Сороса не знает о нашем существовании. И это хорошо, они бы нас украли с помощью западных спецслужб, утащили в Штаты и выкачали бы из нас все тайны нашей державы.
Но что меня так беспокоит?
Я стал прокручивать в памяти весь день.
Саня Добряк занимается пушкинистикой и умело заманил на это минное поле Калерию. Нет, это меня не касается.
Катрин, как уже говорилось, в насморке. У нее покраснел нос. Она меня не любит. К тому же я не заслужил ее любви.
Но так ли уж мне нужна любовь Катрин? Мы ее пересидели, переждали, переделикатничали. Помните, у Джека Лондона есть рассказ «Когда боги смеются». Там как раз говорится о влюбленной парочке. Они так любили друг друга, так берегли свою особенную любовь, что, даже поженившись, дотрагивались до тела любимого партнера лишь кончиками пальцев. Терпели, но сдерживались. Думали, что такая любовь и будет вечной. А боги посмеялись. Однажды возлюбленные проснулись, и оказалось, что они больше не стремятся к интимной близости... Рассказать об этом Катрин или погодить?