Кириньяга. Килиманджаро
Шрифт:
– Как себя чувствует твоя птица? – спросил я, взглянув на карликового сокола, клетка которого аккуратно стояла в тени хижины.
– Он пьет, но ничего не ест, – с тревогой произнесла она. – И все время смотрит в небо.
– Для него есть кое-что поважнее еды, – сказал я.
– Я все сделала, – сказала она. – Могу я идти домой, Кориба?
Я кивнул, и она ушла, пока я расстилал одеяло в хижине.
Всю следующую неделю она приходила дважды в день, утром и после полудня. Затем, на восьмой день, со слезами на глазах она сообщила, что ее карликовый
– Я же предупреждал тебя, что так оно и будет, – мягко заметил я. – Птица, парившая в вышине, на земле жить не сможет.
– Все птицы умирают, если не могут больше летать? – спросила она.
– Почти все, – сказал я. – Некоторым нравится безопасность клетки, но большинство умирает от разбитого сердца, ибо, коснувшись неба, они не могут смириться с тем, что их лишили дара летать.
– Зачем же тогда мы мастерим клетки, если птицам в них плохо?
– Потому что птицы скрашивают жизнь нам, – ответил я.
Она помолчала и сказала:
– Я сдержу слово и буду прибираться у тебя в хижине и бома, носить тебе хворост и воду, хотя моя птица умерла.
Я кивнул.
– Так мы и договаривались, – сказал я.
Следующие три недели она приходила дважды в день. Затем, на двадцать девятый день в полдень, после того как она закончила утренние труды и вернулась в шамба своей семьи, ко мне в бома поднялся Нджоро, ее отец.
– Джамбо, Кориба, – приветствовал он меня, но на лице его читалась тревога.
– Джамбо, Нджоро, – ответил я, не поднимаясь ему навстречу. – Что привело тебя ко мне?
– Я – бедняк, Кориба, – сказал он, присев на корточки напротив меня. – У меня только одна жена, и она не родила мне сыновей, а лишь двух дочерей. Земли у меня в шамба не так много, как у соседей, и в прошлом году гиены задрали трех моих коров.
Я не мог понять, к чему он клонит, а потому просто смотрел на него, ожидая продолжения.
– При всей моей бедности, – продолжил он, – меня утешало одно – мысль о выкупе, который я в старости получу за каждую из дочерей-невест. – Он помедлил. – Я всегда следовал нашим традициям. И заслужил это право.
– И я того же мнения, – ответил я.
– Тогда почему ты готовишь Камари как мундумугу? – спросил он требовательно. – Всем известно, что мундумугу дает обет безбрачия.
– Камари сказала тебе, что станет мундумугу? – переспросил я.
Он покачал головой:
– Нет. Она совсем перестала разговаривать с матерью и со мной после того, как стала ходить к тебе в бома.
– Тогда ты ошибаешься, – сказал я. – Женщина не может стать мундумугу. С чего ты взял, что я готовлю ее себе на смену?
Он порылся в складках кикои и вытащил кусочек выделанной шкуры антилопы гну. На ней было углем нацарапано:
– Это письмо, – осуждающе сказал он. – Женщины не умеют писать. Писать
умеют только мундумугу и великие вожди, такие, как Коиннаге.– Оставь это мне, Нджоро, – я взял у него кусок кожи, – и пришли Камари ко мне в бома.
– Я хотел, чтобы она до вечера сегодня поработала в шамба.
– Сейчас же, – сказал я.
Вздохнув, он кивнул:
– Я пришлю ее, Кориба. – Он помолчал. – Ты уверен, что она не станет мундумугу?
– Даю тебе слово. – И я поплевал на ладони, чтобы доказать свою искренность.
Успокоившись, он ушел к себе в бома, а несколько минут спустя по тропе взбежала Камари.
– Джамбо, Кориба, – сказала девочка.
– Джамбо, Камари, – ответил я, – я очень тобой недоволен.
– Разве я собрала сегодня мало хвороста? – спросила она.
– Ты собрала столько хвороста, сколько нужно.
– Разве тыквы не наполнены водой?
– Тыквы полны воды.
– Так в чем же я провинилась? – Она с отсутствующим видом оттолкнула одну из коз.
– Ты нарушила данное мне обещание.
– Это неправда, – возразила она, – я прихожу сюда дважды в день утром и после полудня, хотя птичка и умерла.
– Ты обещала больше не заглядывать в книги, – сказал я.
– Я не заглядывала в книги с того дня, как ты запретил мне это делать.
– Тогда объясни, что это такое? – Я протянул ей кусок кожи со словами.
– Нечего тут объяснять, – пожала она плечами. – Это писала я.
– Если ты не заглядывала в книги, то как ты могла научиться писать?
– С помощью твоего магического ящика, – сказала она. – Ты не запрещал мне заглядывать в него.
– Моего магического ящика? – нахмурился я.
– Ящика, который оживает и светится многими цветами.
– Ты имеешь в виду мой компьютер? – удивился я.
– Это твой магический ящик, – повторила Камари.
– И он научил тебя читать и писать?
– Я научилась сама, но только чуть-чуть, – печально ответила Камари. – Я словно сорокопут в твоей истории, я вовсе не так умна, как мне это казалось. Читать и писать очень трудно.
– Я говорил, что тебе нельзя учиться читать, – сказал я, сопротивляясь желанию похвалить ее выдающееся достижение, но ведь она нарушила закон.
Камари покачала головой.
– Ты сказал, что я не должна заглядывать в твои книги, – упрямо повторила она.
– Я говорил тебе, что женщинам не положено читать, – сказал я. – Ты ослушалась меня. За это ты будешь наказана. – Я выдержал паузу. – Ты будешь прибираться у меня еще три месяца, и ты должна принести мне двух зайцев и двух грызунов, которых ты поймаешь сама. Поняла?
– Я поняла.
– А теперь пойдем в хижину и ты, возможно, поймешь кое-что еще.
Она последовала за мной.
– Компьютер, включись, – приказал я.
– Включен, – ответил механический голос компьютера.
– Компьютер, просканируй хижину и скажи, кто стоит рядом со мной.