Кисельные берега

Склонившись к бадье, она быстро разделалась с рубашками и чулками и выплеснула воду под яблоню.

– Ага, - согласилась Пепелюшка, скармливая Сырнику, не сводящему с неё преданных и скорбных глаз, очередной кусок. – Я вот тоже, как выйду замуж за своего принца, немедленно пошью себе платье из лиловой тафты, перестану скакать и беспричинно хихикать – матушка мне постоянно за это пеняет. Остепенюсь тогда, стану вальяжной пани наконец-то – они меня и не узнают, как в гости приеду вся такая прям дама!.. Хотя… - она вздохнула и отряхнула ладони от крошек, - совсем без танцев немного грустно, должно быть…

– Есть немного, - вздохнула хозяйка и присела за стол с девушками. Но тут же снова вскочила, всплеснула руками. – Что ж это я? А вишни на десерт! – и принялась со скоростью базарного напёрсточника двигать горшки и крынки на полках своей летней кухни. – Вот же она, ага… Так у тебя жених, девонька? Принц, говоришь? Чего за принц? Откель?

– Из Колбасково.

– Хм, не знаю, не слыхала… - на стол была водружена чаша со спелыми, почти чёрными ягодами. – Кушайте, кушайте, милые, наедайтеся! А что до того, что принц, так всё одно, детка: принц он али углежог, батогами прикладывать баб своих они все охочи… Я вот вам расскажу сейчас, как служила одно время в замке у нашего барона, на птичнике, так…

Пепелюшке откровений про батоги и суровую прозу жизни совсем не хотелось. А чего ей не хотелось, того для неё не существовало – по счастливому свойству её лёгкой натуры. Поэтому мысль её, ни на секунду не задержавшись на словах умудрённой житейским опытом просветительницы, резко сменила направление;

– А где мальчишки, с которыми мы пришли, тётушка Амбруаз?

– Детки-то эти? Так Габриэль Кошон их забрала, старая корова! Как будто бы я со всеми не справилась! Повела их в свою немытую халупу… Да ты не волнуйся, девонька, всё с ними в порядке! Кошониха хоть и дрянная хозяйка, а всё ж детишек не обидит – и накормит, и спать уложит… на свои нестиранные простыни – тьфу!

Кира прикрыла тяжёлые веки. Голоса беседующих звучали всё слабее… Утрачивался смысл фраз, превращаясь в глухое гудение… На передний план перемещались другие, убаюкивающие звуки: шелест листьев, гуд шмеля, хлопанье белья на ветерке…

Откинув голову в мягкие подушки, умаявшаяся странница, избегнувшая не далее, как минувшей ночью страшной участи людоедовой добычи, даже не заметила, в какой момент её сморил крепкий и благостный сон.

Глава 28

Над лугом витал дух возбуждённого ожидания веселья и блаженной радости бытия.

Мужики, утирая мокрые лбы, сбивали пиршественные столы и скамьи. И ещё какие-то загоны из низких заборчиков. Они беззлобно переругивались и перешучивались, добродушно прощая в этот день и жаркое солнце, и общественные работы, и своих жён за их существование, и чересчур шумный молодняк за равнодушие к полезной деятельности и, напротив, чрезмерное пристрастие к беготне, шалапутству и пустосмешеству.

Впрочем, средство для усмирения раздражения и утоления печалей находилось неподалёку, в общем доступе: бочонок с холодной пузыристой бражкой, к которому воистину не зарастала народная тропа, сладострастно потел в тени каштана.

Да и работы близились к концу – солнце уже коснулось макушек низкорослых плодовых деревьев, готовясь в скором времени спрятаться за них и обозначить на праздничном лугу длинные вечерние тени. И вот тогда-то… Тогда-то и наступит время насладиться результатом дневных трудов, покуролесив вволю!..

Кире, заявившейся на средневековую вечеринку в компании Пепелюшки, Ганса и Сырника, быстро передалось общее настроение праздничного предвкушения. Она ведь так любит повеселиться! А судьба-злодейка в последнее время не очень-то баловала её поводами. Хотя, конечно…

Кира оглядела грубые лавки и столы, мух, потирающих в предвкушении обильной трапезы лапки, полевые цветы в щербатых крынках, булькающие закопчённые котлы, крикливых поселян – как же всё это не походило на великосветские тусовки и понтовые клубные вечеринки, к которым она привыкла! И которые только и признавала за достойный её изысканного вкуса досуг. Ещё совсем недавно ничего, кроме брезгливого презрения и ехидных насмешек, участие в подобном действе у неё бы не вызвало. А теперь она стояла, притопывая ногой в такт скрипичного наигрыша, и чувствовала себя удивительно органично среди суеты праздничных приготовлений. Странно…

«Деградирую, должно быть… - подумала Кира. – Немудрено, после двух-то недель в коровнике…»

Она потрясла головой, отгоняя смущающую её мысль, и спросила первое попавшееся:

– Что за лабиринты из заборчиков? Хм… Собачьи бега, что ли, собрались проводить?

– Ага, - согласился Ганс, с живым любопытством озираясь вокруг, - бега. Только не собачьи, а поросячьи.

– Чьи? – фыркнула Кира.

– Ну, поросячьи – знамо дело! Чего ж тут удивляться? – пожал плечами мальчишка. – День свиньи у них ноне. Вот вокруг этих животин всё и вертится…

– Как же они заставят свиней бежать? – удивилась Пепелюшка. – Я помню, папенькин свинопас сроду мучился, пытаясь их сгуртовать на выпасе – клял своих подопечных почём зря! А тут – вон, бежать надо, соревноваться… - она покачала головой с сомнением – как будто взрослая и рассудительная дама в лиловой тафте.

Ганс посмотрел на неё с пренебрежительной усмешкой:

– Ну, темнота! Как заставят… Кололи б тебя пикой в зад, ты б тоже, мабуть, побежала, не рассуждая... А! Вон, гляньте-ка! Ведут их! Гляньте, гляньте – на поводках!! Во дают! Да в жилетках, да в шляпах! – Ганс ударил себя руками по бокам и залился заразительным детским смехом. – Вот же потеха! Никогда такого не видал раньше!..

Напрочь позабыв о своих спутницах, он ринулся к загонам, где уже устанавливали в стартовых загородках франтоватых атлетов. Туда же устремились с гиканьем и хохотом жеребячье стадо молодых парней и степенные группки заматеревших отцов семейств.

Женщин поросячьи бега интересовали не в первую очередь. Оживлённо пересмеиваясь и в нетерпении притопывая ногами, они косились на площадку, где устраивались музыканты с гудками и цимбалами. Те со значимым видом готовили свой инструмент: подтягивали струны, хмуря брови, прислушивались к звучанию, тёрли рукавом дудки и флейты, заглядывали сосредоточенно одним глазом в их сквозное нутро…

К празднику, в общем-то, всё было готово. Оставался последний нюас, который даже в средневековой сказочной реальности исключению не подлежал.

На постамент у поросячьего ипподрома взобрался, покряхтывая, широкий мужик с председательским пузом, почесал мясистый нос и возгласил:

– Значиться, так. Праздник, стал быть, объявляется открытым! Вот… А нашим, стал быть, свинкам – здравствовать и прирастать. Это уж как водится… Как положено. А к Рожеству, значиться, чтоба в каждой хате пахло копчёным окороком! Таков наш, стал быть, завет! И это, как его… пожелание наше такое! А уж королём праздничка-то и общинным хряком кто станет – эт мы сейчас узнаем. А ну, робяты, запускай! – он взмахнул рукой и в загонах застукали калитки.