Кисельные берега

Если целью обличительно спитча было привлечение его рассеянного внимания, то здесь, можно сказать, Кира преуспела: страж отвёл взгляд от своей иконы и посмотрел на расквохтавшуюся старуху. В глазах его не было обиды или гнева, только печальная снисходительность.

– Блаженная? – повторил он раздумчиво, будто пробуя сущность этого определения на вкус. – Почему?

– Потому! – Кира сердито насупилась. – Потому что она дурочка – вот почему! Ведёт себя, как дура, мыслит, как полоумная и поступает соответственно! Чего тут объяснять? Разве это и так не видно?

Страж покачал головой, лицо его стало более сухим и менее располагающим:

– Знаешь, я давно приметил за людьми такую особенность: каждого они стремятся препарировать на предмет поиска несоответствий неписаным нормам и заклеймить одним из заготовленных ярлыков…

– Я не…

– Почему ты считаешь её дурочкой? – он внимательно вгляделся в морщинистое, жёлчное лицо. – И не только ты, я уверен… Потому что она бесхитростна и наивна? Потому что жизни улыбается, вместо того, чтобы жеманничать и кичиться благородным сплином? Потому что не осознаёт своего очарования и не пользуется им? Поэтому?

– Нет! Потому что она недалёкая и глупая ханжа! Уж поверь мне, я знаю её лучше!

– Что ж, - он грустно улыбнулся и вновь перевёл взгляд на играющую с Сырником Пепелюшку. – С таким доводом трудно спорить… Но знаешь… у моего приятеля дед был – пустынник… Это тот, что в рубище ходит, в пещере живёт, с лесным зверьём общается, пеньку-богу молится – так вот он как-то говорил… а я запомнил: нет истины в том, что мы видим, ибо каждый смотрит из своего угла – кто из тёмных сеней на свет, кто со света в темноту. А кто и вовсе закопчённый потолок небом мнит… Разно всё…

– А! – махнула рукой Кира. – Пустая демагогия! Истина есть, истины нет… Истина в том – откуда не посмотри, хоть из сеней, хоть в сени – что овца эта наша бесхитростная измывается над тобой целый день по простоте душевной: из одной ипостаси в другую швыряет по причине своей радостно-наивной сущности! А будь у неё хоть капля разума в её куриных мозгах и хоть толика сочувствия, поостереглась бы пропадать надолго из поля зрения. Так нет же! – погляньте на неё: порхает бездумно с цветка на цветок – и всё-то ей хрен по деревне!..

– Ну хватит! – заявил страж, нахмурившись, и поднялся на ноги. – Не желаю слушать о ней подобного. Опомнись, Кира! Что с тобой? Ты же добрая, великодушная – я таких в жизни не встречал! Зачем сейчас чернишь передо мной светлый образ своей подруги? Этого невинного ребёнка, которого, я знаю, ты тоже любишь, которым дорожишь!

– Я добрая и великодушная? – фыркнула Кира. – В жизни не слышала большей чуши… Вот тебе и доказательство, друг оборотень, что в людях ты разбираешься, как глухарь в Шостаковиче! Все, видать, тебе кажутся лучше, чем есть на самом деле. Оттого – все твои неприятности, как не крути! Если бы ты тогда, как последний дурак, не рассказал всю правду князю, то…

– Вот видишь! – широко и почти весело усмехнулся собеседник. – Я у тебя, выходит, тоже получаюсь дурак! В таком случае, мы с Габрусей и в самом деле два сапога пара – оттого, должно быть, и не вижу я в ней недостатков…

Страж поставил перед носом у Сырника нетронутую миску с кашей и отправился на ночлег. Спать он, правда, не собирался. Собирался всю ночь просидеть сиднем, подпирая спиной сосну и созерцая мирный сон возлюбленной. На всякий случай. Авось, до утра перевоплощений удастся избежать. Это и будет для его измученного тела и смятенной души лучшим отдыхом…

– ----------------------------------------------------------

В дырах изрядно обглоданного и оплывшего пряничного домика посвистывал сквозняк. Муравьи, выстроившись бесконечными, деловитыми вереницами, растаскивали крошки, не обращая внимания на пришельцев. Тем тоже было не до муравьёв…

Кира в изнеможении опустилась на траву перед провалившимся крыльцом, застывшим взором созерцая свои погибшие надежды.

Страж бросил на неё быстрый взгляд и нахмурился.

– Габруся, - окликнул он девчонку, засунувшую любопытный нос в один из стенных проломов, - где ещё может обретаться твоя крёстная? Не знаешь?

Пепелюшка вынырнула из развалин, отколупнула леденцовую резьбу с карамельного наличника, сунула в рот и, сочувственно вздохнув, скорбно покачала головой…

Глава 42

Звенят осенние цикады,

Оплакивая горечь

Свершившихся надежд…

Там же.

Прозрачная речная рябь облизывала свежеконопаченный бок струга и нестерпимо сверкала под летним полуденным солнцем. У Порфирия Никанорыча аж глаза заслезились. Он досадливо утёр их широким рукавом оксамитового кафтана.

– Ну чего там, черти лысые? – прогудел он басом и сплюнул за борт. – До второго пришествия вожкаться будем?

Погрузчики, меланхолично закатывающие вверх по сходням бочонки с грузом, рыка начальственного, однако, не испугались и ходу не прибавили.

– Заканчиваем уж, Никанорыч, - отрапортовал приказчик, пробегая мимо.

Он, собственно, один за всех суетился, выбиваясь из сил. Был ли от этой суеты толк для дела – это уже второй вопрос. А для самого приказчика – явный профит: на нанимателя его показное усердие и навязчивая услужливость впечатление производили. А уж это в любой деятельности – самый главный толк и есть!..

Поэтому Силантий бодрой рысью сбежал на берег и заметался среди рабочих, погоняя их, хватаясь за тюки, пиная бочонки, спотыкаясь и путаясь у всех под ногами. На что Порфирий Никанорыч - купец, владелец двух стругов и каменного дома в Вышеграде - одобрительно крякнул: ну сразу ж видать - дело кипит и спорится. Он потянулся с хрустом и тяжело опёрся о борт. Вот и ладушки…

Чего он распокрикивался в самом деле? Погрузка идёт по срокам и вообще – они в пути целые сутки выигрывают! А что это значит? А значит это то, - купец расслабленно улыбнулся в бороду, - что через пару дней струги бросят якоря у родного причала.

Две любимые дочки бросятся к отцу на шею и поведут под руки домой. Там, в знакомом до боли и родном уюте печной клети будет уже накрыт праздничный стол с пирогами, солёными рыжиками и печёной стерлядью. Лучи солнца будут падать сквозь цветную слюду в оконце, разукрашивая вышитую скатерть яркими трепещущими пятнами. Дочки будут без умолку щебетать, любимая собака Буг – ластится, повизгивая от восторга, а ключница Матрёна – баба здоровая и ядрёная, словно репка, - смахивать слёзы умиления при виде хозяйской радости и хозяйского аппетита…