Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз

Примечательно, что некие существа, подобные фениксу, в японской древней культуре, генетически связанной с китайскими религиозными представлениями, и в современном синтоизме обозначают также посланцев в мир духов. В преданиях, распространенных среди татарского населения Казани, рассказывается также о птице, обычно уточке, которая, достав со дна реки три зернышка, дала начало всему роду. Учитывая, что во многих сказаниях река, особенно ее дно, обозначает именно загробный, или «нижний», мир, здесь птица также связана с миром мертвых и «вытягиванием» оттуда всей связующей нити с миром живых.

В виде духа-посланца, связующего мир живых и мертвых, выступали вороны (у я). В частности, трехногие вороны считались посланцами от богини Сиванму — «Западной матушки-правительницы», они же приносили ей пищу.⁷²

Учитывая, что образ Сиванму и ее «западное» расположение нередко сочетались с представлениями о мистическом путешествии в мир мертвых и предков, то и вороны понимались как посредники между двумя мирами. Сама же Сиванму, о глубинном смысле образа которой мы расскажем ниже, окружена символами смерти, загробного царства и одновременно — окончательного бессмертия.

В поздний период Шан, т. е. в XIV–XI вв. до н. э., начинают изготавливаться причудливые сосуды типа цзунъ, один из которых, в частности, был обнаружен в гробнице Фу Хао, на развалинах царства Инь в Аньяне. Они представляли собой изображения птицы, предположительно филина, однако по многим чертам птица повторяет черты таоте, особенно если смотреть на сосуд фронтально: на голове располагаются два хохолка, похожие на рога, нижняя челюсть отсутствует, так же как и у масок таоте, а все тело расписано спиралями, образующими в том числе и крылья существа.

Примечательно, что птицы найдены именно в захоронениях и являлись, таким образом, погребальной утварью. Связь птицы со смертью прослеживается практически во всех культурах Сибири, Дальнего Востока и Восточной Азии. Хорошо известно, что образ птицы активно задействован в шаманской космогонии и олицетворяет душу умерших или еще не родившихся людей.

В шаманской космогонии находят свое место и рыбы, которые составляют общий комплекс с загадочными птицами, столь часто встречающимися на глиняной посуде и в росписях утвари: в шаманской культуре рыбы обычно выполняют роль классификаторов нижнего или загробного мира, а иногда выступают в качестве помощника шамана во время его путешествий в загробный мир.⁷³

Сочетание изображений птицы и рыбы на китайской керамике впервые встречается уже в неолитической культуре Яншао. На керамическом сосуде со стоянки Бэйшоулин (уезд Баоцзи, пров. Шэньси) встречается изображение какой-то птицы, держащей в клюве рыбу, и это изображение интерпретируется либо как знак удачи, либо как некий проторелигиозный мотив.

Мысль о связи птицы, поймавшей рыбу, со смертью и миром мертвых подтверждает и находка другого кувшина из погребальной утвари культуры Яншао со стоянки Яньцунь в Хэнани. Здесь уже очевидным образом изображен аист, держащий в клюве рыбу. Рядом нарисован топор — часть шаманской утвари. В самом же кувшине высотой 47 см был найден скелет человека, а потому связь птицы и рыбы с представлениями о мире мертвых становится здесь бесспорной.⁷⁴

В преданиях прослеживается и другая общность образов: в ряде случаев змея могла трансформироваться в птицу. Например, одна из легендарных прародительниц людей богиня Нюйва чаще всего представлена в виде змеи с человеческой головой.

Вместе с этим, в «Каноне гор и морей» можно встретить историю о том, как некое женское божество Нюйва (ее первый иероглиф совпадает с Нюйва, прародительницей людей, а второй отличается), также жившее в обличье змеи, реинкарнировало в священную птицу Цзинвэй.⁷⁵

Мы уже знаем, что мистическое перевоплощение и смена образа чаще всего в магической жизни соответствует ритуалу инициации, смене сакрального облика. Здесь стоит несколько отвлечься от буквального понимания лун как дракона, фэн — как феникса, няо — как птицы, и тогда перед нами предстанут различные категории древних священнослужителей с их мистериальными обрядами и инициациями.

Таким образом прослеживается очевидная преемственность в осознании древними китайцами таоте, птиц, змей, драконов и даже рыб. По сути, это был единый дух, воплощенный в разных образах. И связан этот дух был исключительно с культом мертвых — основным и по сути единственным культом древнего Шан, а позже и раннего Чжоу.

Безумство опьяневших духов

Странные лики духов проступали в видениях магов и медиумов китайской древности. Надев маску, поддавшись ритму ритуального танца, опившись соматическими напитками, человек терял ощущение собственного «я» и оказывался во власти странных ощущений, вступая в беседу с духами. По сути, то, что порою мы называем «религией», в эпоху Чжоу было не более чем видениями и экстатическим трансом, «спусковым механизмом» к которому чаще всего служил прием алкоголя и различных наркотических и психосоматических средств. Именно алкоголь или его заменители играли основную роль в ритуалах культа предков, а также в различных формах медиумизма и спиритизма, путешествиях в загробный мир и т. д. Огромное количество бронзовых сосудов для вина эпох Шан и Чжоу говорят, что обильные возлияния играли едва ли не основную роль в формировании состояния транса, столь необходимого для вступления в контакт с духами. Обширные сравнительные исследования показали, что алкоголь является одним из основных методов погружения в транс не только в ранней китайской культуре, но и в ряде других, например угаритской и палестинской начала железного века.⁷⁶

Следует признать, что во многом первый мистический опыт, выливающийся затем в структурированную религию, приходит как измененное состояние сознания под воздействием наркотических средств. Не было ни одной ранней культуры, которая не использовала бы в своем арсенале наркотические и психоделические средства, дающие прорыв в иную реальность. Шаманы и медиумы приносили из «той» реальности опыт соприкосновения с запредельным, неясные образы, фантастические цвета бытия, невероятные ощущения. Они говорили об абсолютно ином бытии, находящемся рядом, буквально на расстоянии глотка опьяняющего средства. И все же выразить и передать свой опыт путешествия в иной мир было невозможно, человеческий лексикон просто не способен вместить описания тех ощущений, что не даны нам в посюсторонней жизни. И тогда в течение столетий разрабатывались способы введения человека в это состояние за счет иных средств, например долгих постов и лишения себя белковой пищи, молитв, концентрации внимания на конкретных образах божеств, что встречается в любой религиозной традиции. Однако все это уже — характерные черты значительно более позднего этапа развития цивилизации.

Собственно, любой ритуал начинался с приема вина. В момент жертвоприношения уездных князей общему предку в царстве Чжоу прежде всего наливают «доброго, мягкого вкусом вина»⁷⁷.

Сам же обряд в символическом смысле заключался не в том, чтобы опиться самим, но в том, чтобы вдоволь напоить духов, а поскольку на каждом обряде присутствует непосредственный представитель духов («заместитель»), то именно он, выполняя обязанности медиума, принимал на себя весь алкогольный удар. А затем:

Закончено все — и великий, и малый обряд. И в колокол бьют, наконец барабаны звучат. Потомок сынопочтительный занял престол. И вновь прорицатель искусный к нему подошел: Вещает, что духи упились довольно… И вот в величии своем замещающий духов встает И бьют барабаны и колокол духам вослед — Ушел заместитель, и духи уходят, их нет.⁷⁸

Примечательно, что здесь существует полная ассоциативная связь между заместителем духов и самими духами, которые присутствуют на ритуальном пиру жертвоприношений предкам: уходит заместитель — исчезают и сами духи. Здесь человек играет роль духа — выступает в виде медиума, принимая возлияния от его имени. По сути, именно он, а не духи, «упился довольно».