Кладбище слонов

Под ногами хрустела сухая трава. Мур уселся на поваленную колонну и раскурил трубку.

Вскоре от холода заныли пальцы, но Мур не двигался. Ему хотелось вмерзнуть в пейзаж, стать памятником самому себе. Он призывал дьявола, предлагая ему душу в обмен на возможность вернуться с Леотой в родной Фриско и заняться прежним делом. У него, как у Юнгера, возникло ощущение, будто он постиг мудрость веков, которой невозможно найти применение.

Наконец, ледяной ветер согнал его с места. Мур перебрался к фонтану, над которым возвышался не то спящий, не то мертвый Пан. "Холодный сон" богов, - подумал он.
– Когда-нибудь Пан проснется и заиграет на свирели, и лишь ветер среди высоких колонн будет вторить ему, да шаркающая поступь встревоженного робота-смотрителя. К тому времени люди позабудут мелодии праздников. В крови самых злобных и раздражительных из них врачи найдут вирус злобы и раздражительности и создадут против него вакцину. И машина легкомыслия, лишенная эмоций, будет постоянно генерировать в сердцах людей, погруженных в сладкие сны, ощущение радости. И не найдется среди потомков Аполлона никого, кто сможет повторить хотя бы древний клич, разносившийся над водами Понта много рождественских ночей тому назад".

Мур подумал, что напрасно поспешил расстаться с Юнгером. Сейчас ему казалось, он видит мир глазами этого человека. Поэт явно боялся будущего. "Но все-таки, почему он не уходит из Круга? Может быть, получает мазохистское наслаждение, видя, как сбываются его ледяные пророчества?"

Стряхнув с себя оцепенение, Мур направился к каменной ограде сада. Замерзшие пальцы ног болели, и он побежал трусцой.

Наконец, он остановился. Перед ним лежал мир, похожий на ведро, заполненное водой. В воде отражались звезды. Мур стоял на ржавом краю ведра и глядел на каменные плиты, на которых они с Леотой загорали несколько дней (месяцев) тому назад. В тот раз он рассказывал ей о своих агрегатах. Он по-прежнему верил, что когда-нибудь его детища превратятся в огромные и прекрасные сосуды для жизни. Но сейчас он, как и Юнгер, опасался, что к тому времени мир утратит что-то очень важное, и чудесные новые сосуды, увы, будут заполнены не до краев. Он убеждал себя, что Юнгер ошибается, что своенравный век вовсе не обязан осуществлять его вымороченные пророчества, и у Пана, когда он заиграет на свирели, кроме робота-смотрителя найдутся и другие слушатели. Он изо всех сил старался в это поверить.

В океан упала звезда, и Мур посмотрел на часы. Было поздно. Он повернулся и направился к пролому в стене.

В клинике он встретил Джеймсона - высокого, тощего, с кудрями херувима и глазами полной его противоположности. Джеймсон зевал - он уже получил укол снотворного.

– А, Мур, - ухмыльнулся он, глядя, как Мур снимает пальто и фрак и закатывает рукав сорочки.
– Решил провести медовый месяц на холодке?

В сухонькой руке врача щелкнул безыгольный инъектор. Мур потер саднящее предплечье.

– Допустим, - ответил он, смерив презрительным взглядом не совсем трезвого Джеймсона.
– А тебе какое дело?

– Не пойму я тебя... Знаешь, если бы я женился на Леоте, то ни за какие коврижки не полез бы в "бункер". Разве что...

Из горла Мура вырвалось рычание. Он шагнул к Джеймсону. Тот попятился.

– Я пошутил!
– воскликнул он.
– Я не хотел...

Мур вздрогнул от боли - врач схватил его за то место на руке, куда был сделан укол.

– Ладно, - сказал Мур.
– Спокойной ночи. Проспись хорошенько.

Он шагнул к двери. Врач разжал пальцы. Мур опустил рукав сорочки и снял с вешалки фрак и пальто.

– Совсем свихнулся!
– крикнул ему вдогонку Джеймсон.

Идти в "бункер" Муру не хотелось. Если бы не встреча с Джеймсоном, он провел бы в клинике полчаса, ожидая, пока подействует укол.

Он прошел по широким коридорам к лифту, поднялся на этаж, где находились "бункеры". Возле двери в свой "бункер" он остановился в нерешительности. Здесь ему предстояло проспать три с половиной месяца. На этот раз ему не казалось, что он уснет всего лишь на полчаса.

Он набил трубку табаком. Решено: он выкурит ее в комнате жены, ледяной богини. После укола следовало бы воздержаться от никотина, но Мур, как и все его знакомые курильщики, редко выполнял эту рекомендацию врача.

Мур пошел дальше по коридору и услышал вдруг частый стук. Он затих, едва Мур свернул за угол, затем возобновился. Через секунду снова наступила тишина.

Мур остановился возле двери в "бункер" Леоты. Сжимая в зубах черенок трубки, достал авторучку, зачеркнул на табличке фамилию "Мэйсон" и написал: "Мур". Дописывая последнюю букву, он снова услышал стук.

Он доносился из комнаты Леоты.

Мур отворил дверь, шагнул вперед и застыл как вкопанный. В комнате спиной к нему стоял мужчина с киянкой в поднятой руке. Мур услышал его бормотание:

– ...Розмарином прекрасное ее осыпьте тело... Унесите ее в наряде подвенечном в церковь...

Мур стрелой метнулся к мужчине, схватил его за руку и вырвал киянку. Потом изо всех сил ударил его кулаком в челюсть. Юнгер ударился об стену и сполз на пол.

– Леота!
– сказал Мур.
– Леота...

Перед ним в заиндевелом саркофаге лежала белая статуя паросского мрамора. Крышка саркофага была поднята. Тело молодой женщины успело приобрести твердость камня, и на груди, пробитой колышком, не выступило крови. Только трещины и сколы, как на камне.

– Нет!
– прошептал Мур.

Колышек был изготовлен из очень твердой синтетической древесины кокоболо, или из квебрахо, или из лигнум-вита. Он не сломался...

– Нет!
– повторил Мур.

Ее лицо в облаке волос цвета алюминия было безмятежным. На безымянном пальце Мур увидел кольцо - его свадебный подарок.

В углу послышалось бормотанье.

– Юнгер, - еле слышно произнес Мур, - зачем... ты... это сделал?

– Вампир, - невнятно ответил поэт.
– ...Завлекает мужчин на свой "Летучий голландец" и веками пьет из них кровь... Она - это будущее. Богиня с виду, а душа - как безжизненная пустыня...
– Он уныло забубнил: "Счастливей та, что рано умерла... Утрите ваши слезы... Розмарином..." Она хотела оставить меня висящим в пустоте... А я не мог спрыгнуть с карусели, и у меня не было обручального кольца... Но никому не дано потерять того, что потерял я... "... И как велит обычай, унесите ее в наряде подвенечном в церковь..." Я думал, она вернется ко мне, когда устанет от тебя.

Мур двинулся к нему, и Юнгер закрыл лицо ладонями.

– Для инженера будущее...

Мур ударил его киянкой по голове. Затем еще и еще раз. Потом перестал считать - в ту минуту его память не удерживала числа больше трех.

Потом он вышел из комнаты с киянкой в руке и побежал по коридорам мимо дверей, похожих на незрячие глаза, по ступенькам давно нехоженой лестницы...

Выбегая из парадной Обители Сна, он услышал, как кто-то зовет его по имени. Но не остановился, даже когда выбился из сил, лишь перешел на шаг. Рука онемела, в боку кололо, легкие горели. Он взобрался на холм, постоял на вершине и спустился по другому склону.

Улицы Бального Города - дорогостоящего курорта, опекаемого Кругом были безлюдны, но окна светились, а за ними блестели елочные игрушки и мишура. Откуда-то доносились пение и смех. Услышав их, Мур еще острее ощутил одиночество. Ему казалось, что это не он сам, а его душа, покинувшая тело, бредет по ночным улицам. "Наверное, это действует снотворное", - подумал он.

Ноги заплетались, веки словно налились свинцом. Мур с трудом преодолевал соблазн рухнуть в ближайший сугроб и уснуть. Заметив неподалеку церковь, он свернул к ней. Людей внутри не оказалось, но в церкви все же было теплей, чем на улице. Он приблизился к алтарю, на котором горело множество свечей, и, прислонясь к спинке церковной скамьи, долго рассматривал икону, изображающую сцену в хлеву: младенца, его мать и отца, ангелов и любопытный скот. Потом из его горла вырвалось клокотание, и он запустил в икону киянкой. Ругаясь и плача, он прошел шагов десять вдоль стены и сполз на пол, царапая ногтями штукатурку.