Кладоискатель и доспехи нацистов
Шрифт:
— Что будет за суп? — заглянул через мое плечо Вова.
— Трататуй, — ответил я, шинкуя овощи новым охотничьим ножом.
— По краям капуста, в середине…
— Пусто, — поспешно вставил я.
— …хуй! — радостно закончил Пухлый.
— Вова, ты — эстет, — оценил я чувство юмора престарелого следопута.
— Их нихст полицист, я-я штангенциркуль, — выдал Пухлый очередную бессмысленную фразу собственного сочинения. С немецким языком он не дружил. Когда-то проходил в школе, но мимо.
Я вздохнул и вернулся к стряпне. Пухлый достал эбонитовую хлорницу, в которой хранил анашу, выдул из «беломорины»
Я заправил суп, и вскоре он был готов.
— Сбро-од, стройся! — командирским голосом гаркнул Пухлый, беря в руки браконьерский половник. — На раздачу пищи в колонну по одному становись!
Он щедро набухал каждому варева в котелок, и лишь когда подошел черед Крейзи, безучастно развел руками:
— На вас лимит исчерпан.
— Как это исчерпан?! — возмутился Сашка.
— Ваши продуктовые карточки крысы съели! — совсем по-лошадиному заржал накурившийся Пухлый, из него опять поперла дурь.
— Ладно, Вован, харе глумиться-то, — попробовал уговорить его Крейзи.
— Иди отсюда, на супец сегодня ты горбат, — ответствовал раздатчик.
— Я сейчас возьму пэпэша и разнесу тебя с котлом вместе! — вспыхнул Сашка.
От безумного друга можно было всего ожидать.
— Ну, начинается утро в колхозе. — Я отобрал у Пухлого поварешку и налил Крейзи похлебки.
— Идите клюйте говно, — проводил его Пухлый.
— Ты тоже иди, — выделил я ему положенную порцию, — нечего тут узурпировать.
— Так невозможно, — заартачился Пухлый. — Брат ты мне или не брат, рад ты мне или не рад?
— Рад-рад, — прогнал я его, — топай жрать и мне не мешай.
Пухлый что-то хрюкнул себе под нос, примостился на сидоре и застучал ложкой в котелке.
Накормив всю братию, я и сам смог перекусить. Мне нравится готовить и есть собственную стряпню.
Я уминал ужин, сидя у костра, и думал, что до темноты мы вряд ли успеем выйти к домику лесника. Впрочем, продуктов на завтра хватит. Мужики запаслись дня на три. Учитывая, что нас вдвое больше, нетрудно посчитать расход. В самый раз завтра сытыми потусоваться.
Я был в отряде за интенданта и суперкарго, чем весьма гордился. Тесак в бобровых ножнах повесил на ремень поверх КЗСа. Нож придавал солидности. Вдобавок трататуй получился вкусным, ребята его оценили. Я повеселел. Действительно, счастье — есть. Есть самому и давать есть другим.
Решили заварить чай. Дима подхватил казанок и отправился по воду.
Вернулся он неожиданно быстро и с немытым котлом. Это я как начальник административно-хозяйственной части заметил в первую очередь.
— Какие-то хмыри в лесу, — сообщил он, — с оружием и в камуфляже.
Мы повскакали, лапая железо.
— Что за хмыри? — спросил Глинник. — Охотники?
— Что за оружие? — лениво перебил Пухлый, более смекалистый даже в упыханном состоянии. Из всех нас только он остался сидеть.
— «Калашники».
— Может, милиция, — ляпнул тупорылый Валдорис. — Вдруг лесник настучал?
— Сколько их? — не вставая, продолжил задавать вопросы по делу Вован.
— Не сосчитал, — пожал плечами Дима. — Человек семь-восемь.
— Это уже серьезно, — резюмировал Пухлый. — Куда они направлялись?
— В нашу сторону.
— Да что же ты сразу не сказал?! — Пухлого с вещмешка как ветром сдуло. — Далеко они?
Мент
не успел ответить.— Вижу троих, — доложил Аким, — четверых… пятерых.
Пухлый уже затягивал на груди поперечную лямку. Самодельный рюкзак был сшит им как раз для подобных случаев. Иногда в лесу приходится быстро убегать.
Теперь и они нас увидели.
— Эй, кто вы? Стоять! — послышались крики.
— Вот уж на фиг, — пробормотал я, отщелкивая пуговку трешкиного предохранителя.
Ментам я сдаваться в плен не хотел. А кто еще мог ходить по Синяве с «Калашниковыми» — какие-нибудь добровольные дружинники из бригады народного ополчения, поднятые по тревоге шерифом? Навряд ли. Да и откуда у дружинников автоматы? Может быть, солдаты из ближайшей воинской части, взявшей нечто наподобие шефства над лесничеством? В любом случае нотациями не отделаешься, за лесника спросят по всей строгости военного времени. Иного в Синяве не было уже пятьдесят лет.
Мысли эти промелькнули в мозгу меньше чем за секунду. Однако сходным образом думал не только я.
— Ментов на хуй! — однозначно высказался Боря и открыл огонь из «Дегтярева».
Дружинники бросились врассыпную.
— О-о, какая попсня, — обалдело протянул Пухлый, когда деготь смолк.
Он развернулся и побежал прочь. Мы за ним.
С солидным запозданием вслед нам заработали автоматы Калашникова. Началась война — явление в этих местах заурядное.
— Выключи ты свой телефон, — посоветовал я Диме, — а лучше засунь его в задницу совсем.
Перепуганный мент собирался звонить коллегам, чтобы они как-нибудь приостановили прочесывающих лес автоматчиков. Никому из нас засвечиваться таким образом не хотелось. К тому же было неясно, что за людей мы встретили. Сомнения возникали прежде всего из-за их одежды. Вольные стрелки щеголяли в разноцветной натовской милитари, ношение которой не свойственно рядовым сотрудникам милиции и уж тем более солдатам срочной службы.
Балдорис предположил, что мы столкнулись с «новыми русскими», вышедшими поохотиться на людей. Лабас с его идеями был подвергнут анафеме. Пухлый заявил, что это такие же дураки вроде нас, только еще глупее; какие-нибудь «зеленые следопыты», не сумевшие даже накопать приличного оружия, но затеявшие схожие с нашими маневры. Спорить ребята не стали, лишь бдительно осаживали Димона с его «Моторолой». Покидать Синяву было разумнее, не вступая в контакт с органами следствия. Ночь пересидеть в дебрях, а с рассветом уйти из леса и от преследователей. К бесу Крутого Уокера! Связываться из-за него с отморозками никому на фиг не нужно.
Мы выбрали место для ночевки, уклонившись от возможной встречи как с милитаристами, так и с обиженными браконьерами.
Уже стемнело, и мы остановились у речки, не доходя до разрушенного моста. Взорванный во время войны старый мост колоритно торчал из воды. От него к Молодцово вела ухабистая заросшая дорога. До поселка было идти часа три, не меньше, поэтому мы решили сделать привал.
Развели костер. Набрали в реке воды. Пока она закипала, я отлучился похезать. На тропинке, по которой мы сюда явились, была замечательная ямка. Ее-то я и наметил загадить. Пусть кто-нибудь ненароком наступит!