Клан

Сара закричала:

– Я заставлю своего нового парня надрать тебе задницу!

– Эй, я трясусь, - сказал Уэйд.
– Я уже уезжаю из города. Видишь?

Сара замолчала, её губы сжались в тугой красный шов.

– Когда ты научишься контролировать себя?
– пожаловался Том.

Уэйд застенчиво пожал плечами. Многие посетители смотрели на него, приподняв брови.

– Я не удержался. Она это заслужила.

Том заказал ещё два Spaten.

– Я вообще не понимаю, как Джерв мог влюбиться в этого золотоискателя.

– Любовь - это забавная штука, - предположил Уэйд.

– Это затуманивает наше чувство разума. Заповедь одиннадцатая: любовь делает людей идиотами.

Том хлопнул по столешнице.

– Я знал, что где-то в тебе есть религия.

Эти Spaten ушли быстро; перед тем, как выпить ещё немного, пришлось бы выпустить немного. Уэйд извинился и отошёл в комнату для мужчин, которая была пустой и сырой. Пока он занимался делом, стена представляла собой увлекательное отображение граффити. «Ешь, пей и будь Ларри», - гласили одни каракули. «Мужчины Западной Вирджинии - это мужчины... из-за которых овцы нервничают». «Я предпочитаю иметь перед собой бутылку, чем делать лоботомию».

«Звучит так, будто тебе нужно и то, и другое», - подумал Уэйд.

Но когда он повернулся, чтобы уйти, он обнаружил в дверном проёме ужасно большую фигуру.

– Прости меня, брат. Ты блокируешь дверь.

– Да, это точно, - произнесла лаконичная, звонкая немецкая интонация.

Уэйд уже знал, кто это был.

«Этот ублюдок огромен», - подумал он, и это было всё, о чём он мог думать тогда.

Вырисовывался Вильгельм Карл фон Генрих, выставляя на свет своё угловатое лицо и голубые глаза. На нём были сшитые на заказ серые брюки и шёлковая рубашка, которая, должно быть, стоила пятьсот долларов.

– Ты приобрёл эту рубашку у Ward?
– спросил Уэйд.

Лицо Вильгельма оставалось невозмутимым.

– Герр Сент-Джон, вы должны меня услышать и должны понять.

– Я понимаю, что ты, возможно, самый большой ублюдок на двух ногах, но это всё. Хотя мне нравится твой акцент. Французский?

– Ты смешон, - сказал Вильгельм.
– Ты оскорбляешь мою девушку, но это, должно быть, ты понимаешь, недопустимо.

Уэйд выдохнул с акцента. Что ему было терять?

– Я ещё не оскорблял твоей девушки, потому что твоя девушка - та ещё помойная дыра, герр Большой Немецкий Мазафакер!

А потом Уэйд ударил кулаком по мягкому животу Вильгельма. Только... мягкости не было. То, что его суставы ударяли, было похоже на утрамбованный камень. Немец не вздрогнул и даже не отреагировал на удар.

– Вот и всё, что нужно для разминки, - сказал Уэйд.

«У этого парня должна быть Берлинская стена под рубашкой».

Уэйд указал на потолок.

– Смотри!

Вильгельм посмотрел. Уэйд с резким влажным шлепком ударил Вильгельма кулаком по челюсти.

Вильгельм усмехнулся.

– Ты смешон, - снова заметил он, улыбаясь, и без труда швырнул Уэйда через уборную.

Тот врезался в кабинку и ударился головой о сиденье унитаза. Затем Вильгельм закинул его руку за спину... и скрутил.

– Я говорю тебе, если ты ещё когда-нибудь заговоришь с моей девушкой, - свободная рука Вильгельма достала блестящий нож, - я тебя убью.

Нож мелькнул. Уэйд мог прочитать слова «Кровь и честь!» на лезвии. Вильгельм ещё раз скрутил руку Уэйда и подчеркнул:

– Я вырежу тебе кишки и впихну их тебе в горло.

– Думаю, я понял, - прохрипел Уэйд, гадая, когда его запястье сломается.

– Ты понимаешь меня, да?

– Да!
– Уэйд уступил.
– Да-да-да-а-а!

Чуть больше скручивания на запястье. Нож повернулся.

– Да?

– Да, чёрт побери! Да!

Вильгельм убрал нож.

– Хорошо, хорошо, у нас есть взаимопонимание, но этого недостаточно. У нас на родине есть особый способ скрепить договор.

Уэйд закатил глаза. Он знал, что его ждёт.

– Ты выпьешь за меня по соглашению, герр Сент-Джон, а я потом выпью за тебя.

Затем Вильгельм сунул лицо Уэйда в унитаз и смыл.

– Хорошо?
– спросил он. Он вытащил Уэйда.
– Не мало? Ещё?

– Нет, нет, - простонал Уэйд, капая водой.

– Да, я думаю, больше не помешает, - и снова лицо Уэйда оказалось в унитазе.

На этот раз его держали намного дольше. Пузыри вырывались из его губ.

«Сейчас в туалете утону», - как-то умудрился подумать он.

Нужно было как-то выбираться.

Когда Вильгельм отпустил, Уэйд выпал из унитаза на спину, задыхаясь. Он закашлялся от туалетной воды, когда его победитель вопиюще возвышался над ним, положив руки на бёдра и улыбаясь.

– До наших новых встреч, герр Сент-Джон. Хорошей ночи.

Вильгельм повернулся и ушёл. Стекая водой, Уэйд с трудом поднялся на ноги и попытался вымыться у раковины.

«Напомнить себе никогда больше не оскорблять Сару Блэк», - отчитал он себя.

Поражение Уэйда стало сокрушительным, когда он содрал с носа длинный лобковый волос.

«« - »»

А то, что произошло после этого - видение зубов - было пятном в сознании Пенелопы. Всё, что она могла видеть, это расширяющийся ярко-красный рот, окружённый зубами. Зубы были заострёнными и длинными.

Затем появилось размытие, вибрация. Внезапная острая боль пронзила горло Пенелопы. Затем из машины вышла женщина в чёрном.

Пенелопа не могла двинуться с места. Она могла видеть, слышать, чувствовать, думать, но не могла двигаться. Она упала, парализованная, за рулём, её руки лежали на коленях, как мёртвые птицы.

– Поторопись.

Кто-то шёл. По лобовому стеклу пробежала тень.

Когда дверь открылась, она упала на землю. Наклонился палач, убийца лошадей - и тогда Пенелопа впервые узнала его: профессор Бессер, её учитель биологии!

Он не выглядел довольным.

– Поторопись!

Он хмыкнул, перекинул Пенелопу через плечо и пошёл дальше.

Он нёс её обратно в конюшню. Куда пропала женщина? Ноги Бессера стучали по земляному полу. Пенелопа увидела полосы пятен и крови. Затем профессор Бессер остановился.

– Поторопись с ней и возвращайся. Ещё многое предстоит сделать.

Фонарик мистера Сладдера был на полу. Он всё ещё был включен. Пенелопа могла видеть вверх ногами между ног Бессера. И то, что она увидела...