Кластер-3

Так что же там у нас ещё?! Да всё то же и так же. Многие, безумно многие отважно последовали заразительному процессу начала конца и тоже звучали-звучали, пока не дозвучались, пока не закончились их голоса и прекрасные произведения орально-лакального искусства не угасли даже в их одичалых мозгах – притом, все-все, до самого последнего такта и слова. Пока сами те исполнители полностью не испарились в собственные миражи.

Тогда-то, на самом клинче бытия, в потайном углу полуподвала и произошло давно назревавшее нецивилизованное похищение Европы, последнего подарка вселенной для сирых и обездоленных бомжар. Из этого мира в мир иной, в темноту, поближе к капающим трубам, свирепый бомжара Норкин, прямо на спине, наконец умыкнул вожделенную свою контрабанду – боевую подругу комэска, самую чудесную козочку на свете, лишь слегка обшарпанную – леди Кры. Явно хотел затеряться в истекающей мгле вместе с нею, заколдованной, до ступора окоченелой принцессой рукотворного земного ада. Уйти заветной щелью в параллельное царство Аида. И сразу попросить там политического убежища, чтобы поскорей начать поливать грязью мир неблагодарных живых. Авось тамошние супостаты зачтут, скинут чего-нито на дальнейший сугрев души. То есть, сделать так, как сыщик и насоветовал отряду стихийных алконавтов – если уж и пропадать, то хоть с какой-то пользой.

И вот нёс бомжик её, нёс через все подвальные буераки-реки-раки, хоть и пьянющий, зато ни разу не споткнущий. Что значит, своя ноша не тянет. Да ещё и музыкально распевал при этом: «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой!». Душу! Свою бессмертную душу! Последнее, что осталось, и за какой замечательный эквивалент! Почти как за квартиру в Мытищах. Однако контрагент дьявол на это искренне расхохотался и сказал, что таких цен давно нет. Пришлось выходить обратно в ноль ещё и по этому пункту повестки дня. А сосуд с вожделенным даром вселенной возвращать на койку. Уже у самой сетки сексо-бомж таки упал, но на последнем рывке всё же добросил драгоценную ношу в корзину. Три очка! Свисток! Профи, чего тут ещё скажешь?!

Несостоявшийся торг, хотя и несколько неуместный, оказался возможным ещё по одной причине. Прославленный сокол, муж недо-похищенной Европы, а по совместительству командир эскадрильи всё ещё неопознанных и давно нелетающих субъектов, усугубил обычного «скунсика» летальной, правильнее сказать, шибко летательной дозой «синеглазки». В результате преждевременно отбомбился по всем мыслимым тылам неприятеля, а также по передовым его позициям. Комэск в перекрещенной позе раджа-йога уже просовывал лучшие части своего видавшего виды фюзеляжа на тот свет, распугивая чертей пограничников. Но ни одна из деталей от сбитого лётчика почему-то не подходила туда, не влезала под шлагбаум, не впихивалась в скважину, кроме разве что давно стёсанного носа, куда только не пролезавшего и не впихивавшегося.

К тому же и код доступа на тот свет всё время сбрасывался. И карту вдругорядь зажевало на фиг. Всё свиристело от натуги, сюрчало, воркотало, остро сосвистывалось и тупо соскальзывалось, а всё равно ничто не брало на себя высочайшую ответственность, открыть границу, отвести чертей во второй эшелон. Тот свет, брыкаясь, упрямо не хотел снимать свои кордоны и санкции. Не принимал без очереди, без визы, без гринкарты даже лучшего из бомжей – ни по частям, ни в целом виде. В отчаянии Зелёный Змий в мозгу комэска почти загрыз неподкупную Белую Горячку. Она же в ответ почти придушила его самого. Тогда-то со своим последним аудитом всех и застигла врасплох самая окончательная и безоговорочная Белочка! С крышечкой. Председательствующая на той сессии.

В результате обстоятельства для Норкина лишь первоначально складывались благоприятно. Тогда ещё можно было незаметно попользоваться, а потом сразу вернуть на место, как ни в чём не бывало. В тот момент начала шестого сигнала и в самом деле можно было умыкнуть и трахнуть кого угодно, включая папу римского. Не одну лишь Европу, не только любого из здешних козлят, но и всех местных козлов сразу. Отдрючить хоть весь радостно подблеивающий народ одною шваброй, может менты и прочие черти оценили бы по достоинству, да и взяли к себе за такие подсобные заслуги. Но такое возможно было только в локальной лакуне начала шестого сигнала. Как известно, там море времени, жаль только, что оно кончается, не начавшись.

Можно было бы также полагать, что сами те козлы ещё не находились в кондиции последней прострации и поэтому наверняка возражали бы супротив этакого пассажа над собой. Но и опять же лишь отчасти. Потому что, последовав примеру комэска, они тоже смешивали потешно несмешиваемое, денатурат с травкой, да ещё и с загруженным сверху одеколоном. Это чтобы совсем уж посдвигать все фазы. Теперь вот однозначно сдвинутые глухо валялись по углам неуклонно схлопывающейся бездны, по её скамейкам да кроваткам, смущая ещё остающееся время-пространство своими бесстыжими коллапсами, отчасти запечатлёнными в слюнях да отклеившихся улыбках. В таком ни к чему не пригодном образе и подобии двуногие таракашки воплощали собою самую квинтэссенцию своего мира и своей судьбы в нём – до предела приуготовленный человеческий отстой! Можно было даже взять капельку, всего лишь малую капельку вот такого бомжа, словно рождественского гуся дозаренного в полуподземном коллайдере, ускорителе на тот свет, капнуть в какую-нибудь иную бессловесную тварь или опрыскать полученным отборнейшим деградатом нация – и нате, пожалуйста. Если небывалое существо ещё и распрямится во всю запроектированную мощь и ширь, то вот вам и властитель нового тысячелетия! На блюдечке, без перьев. Консерв миллениума. Остальным сушить вёсла. Кушать подано!

Вот поэтому-то, именно поэтому бомжики и являлись излюбленным дельтапланьим деликатесом! Лишь полакомившись ими – хищные дельтапланы и их дикие сородичи птеродактили, истинные пограничники небытия, наконец получали свободный доступ ко всем остальным двуногим и… – и тогда уж спокойно дожирали остальных, всех-всех, кто только посмел позариться не на своё уготованное и тем самым смертельно обидели батюшку боженьку.

Всё равно, всё равно оставалось и никуда не уходило очень стойкое ощущение того, что за пациентами вивария некие безжалостные кураторы продолжают неотрывно наблюдать. А ещё непрерывно стравливать их между собой, да всё более открыто выражать неудовольствие оттого, что это стравливание всё чаще не удаётся. Податливых бомжиков вроде бы и несло вразнос, но всё же не до такой степени, как кому-то очень хотелось, чтобы и взаправду начать друг другу перегрызать глотки. Они просто предпочитали поскорее всякий раз вырубаться, наподобие жуков-притворяшек уходить в затяжной с отсрочкой раскрытия. При этом всё ещё делать вид, что ничего особенного не происходит. Но никогда ощущение безнадёжного нахождения в чьих-то могущественных и безжалостных руках уже не покидало ни одного из обитателей мистического экспериментального полуподвала. Их сознания куда-то всё время вели, как повязанных солнечных зайчиков. Плотно, под уздцы, никак не отключая, но и не понимая, что же дальше с ними такими делать?! Остановиться нельзя. Выбросить жалко. Разве что метку или иной чип вставить, да на облако скинуть.

Лёгкое оживление среди кураторов проекта вызвали лишь некоторые поползновения подопытного доцента сдаться с уже изготовленным сценарием дальнейших мероприятий. Но не переходить границу миров шальным дуриком он всё же намеревался. Нет-нет! Он хотел именно честно сдаться инопланетному ворогу. Под барабанный бой, развевающихся знамёнах и трофеях. В полном соответствии с земной конвенцией о военнопленных. Для порядка зафиксировав исходники в отчётной тетради-блокнотике, он принялся стучать сыщика чёрным ферзём по голове и вразумлять насчёт истинного смысла происходящих событий. Проницательная сыщичья голова синела, меркла, но не сдавалась. Фредди рыдал, добирая балласт в главную цистерну и понимая, что даже нормально сдаться всё равно не получится, что в плен по-прежнему не берут, что таких цен и вправду нигде и давно нет. Растеряв последние надежды спастись, он обречённо уходил на дно, теряя самый главный отсек, свой капитанский мостик, рубку с уже парализованным главнокомандованием. Рыдал поэтому с непритворно тошнотворным бульканьем. На удивление для данного момента членораздельным, хотя и как всегда маловразумительным.

– Нас купили. Понимаешь?! За рупь – пучок. И выдоили. Ещё заставили зверски мучиться при этом. Я купился, потому что захотел спастись, но не один. А именно в пучке, в кластере. Среди людей. Дурак. Нашёл где!!! Запомни, сыщик, и передай своим детям, которых у тебя нет и никогда не будет. Это самый безотказный капкан – заставить кого-нибудь во что-нибудь поверить, чтобы он начал надеяться. Никогда ничему не верь, ни на что не надейся и никогда ни в чём не кайся. Только на этом нас эти руководящие антропоморфные организмы и ловят. На вере, надежде и покаянии!.. Я не слишком умно для тебя сказал?!

– Совсем ты сдал без нашего мальчика, бедолага!.. Как всё-таки тяжело живётся педофилам!

– Ты думаешь, он реально сдох?! Да как бы не так! Он, сволочь, специально бросил нас здесь на съедение, а сам сбежал, сдался этим суверенным медведям наверху, тварь продажная, летучая. И уже не появится. Он или она, или кто там на самом деле – уже понял, что я никогда не перестану оглядываться, не крадётся ли он за мной по следу, как сумасшедший с бритвою в руке.

– А что, для финала тоже неплохая галиматья! Ставлю «пять»! – Согласился сыщик, далеко отстав от приятеля по части расплёвывания с реальным миром и возвращения билета творцу, вконец одуревшему от своих творений. – Валяй дальше! Хотя мы так и не договаривались!

Фредди с этого момента почти ничего не слышал. Взлаивая, он бежал по лунным распадкам своего отпараллелельного мира, своей запрятанной и воспалённой фантазии, своего укромного полуподвала, своих уже затягивающихся закоулков, вновь навравших окон Овертона. Волочил за собою свой безмерно обрюзгший, обвисший тяжеленный балласт. И уже совсем не хотел быть ни Чикатилой, ни Чебуратором, ни даже Кластером всех времён и народов. Он, заложив пальцы в рот, свистел, пронзительно и отчаянно, гоня перед собой уже запаленную свою же собственную тень. Она бедная уже и не знала, куда от него спрятаться.