Клеопатра. Последняя царица Египта

Глава 7 Вдова

Нет причин сомневаться в том, что Антоний, которому суждено сыграть такую важную роль на последующих страницах этой истории, несколько раз видел Клеопатру. После его примирения с Цезарем в начале лета 45 г. до н. э. он, вероятно, был постоянным гостем на вилле диктатора; и, как мы в скором времени увидим, его поддержка Клеопатры в отношении завещания Цезаря наводит на мысль о том, что ее привлекательность не была им не замечена. Как мы уже видели, Антоний познакомился с Клеопатрой и был уже пленен ею десятью годами ранее, когда он вошел в Александрию с Габинием, чтобы посадить ее отца Авлета на его шаткий трон. Он был человеком с импульсивным и переменчивым характером, и трудно точно определить его отношение к Цезарю в это время. Пока диктатор был в Египте, Антоний занимался делами Цезаря в Риме, но из-за ссоры после своего возвращения из Александрии Цезарь отстранил его от службы. Вполне естественно, что по этой причине Антоний испытывал сильные враждебные чувства к диктатору, и ходили даже слухи, что он хотел убить его. Но после войны в Испании ссора была забыта, и, как мы уже видели, именно Антоний предложил Цезарю корону на луперкалиях. Несмотря на это, Цезарь, по-видимому, не до конца ему доверял, хотя теперь Антоний был признан самым горячим сторонником партии Цезаря.

К 1 марта в рядах заговорщиков насчитывалось шестьдесят или восемьдесят сенаторов, которые в основном были друзьями диктатора; и если бы тогда Цезарь попытался провозгласить себя царем, его сразу убили бы. Однако ходило слишком много слухов о заговорах против него, чтобы предпринять такой шаг, так что дни проходили без каких-либо событий. Цезарь запланировал свой отъезд из Рима на Восток 17 марта, и считалось возможным, что его последнее посещение сената 15 марта или его отбытие из столицы может оказаться тем моментом, когда в его пользу будет проведена демонстрация, в ходе которой в качестве прощального подарка Цезарю будет предложена корона. Поэтому заговорщики решили покончить с Цезарем 15 марта, в день мартовских ид, когда Цезарь, вероятно, в последний раз придет в римский сенат как диктатор.

Необычный сумрак окутал Рим в этот день, и, возможно, из-за слухов, что зреет заговор, вокруг актеров этой незабываемой драмы сгустилась атмосфера, предвещавшая беду. Цезарь в своей обычной деловой манере занимался подготовкой к Восточной кампании и собирал на нее средства со своей обычной беспринципностью и сообразительностью; но не требуется никакого воздействия на историческое воображение, чтобы заметить его подавленное состояние, которое, вероятно, разделяли с ним его сторонники. Большинство заговорщиков были друзьями и коллегами Цезаря – людьми (таких было много), которых он простил за прошлые прегрешения во время гражданской войны и сделал их доверенными лицами в своей администрации. В тот момент Цезарь, по-видимому, жил с Кальпурнией в своей городской резиденции и был настолько занят делами, что не мог часто приходить к Клеопатре. Поэтому царица, вероятно, страдала, пребывая в состоянии тревожного ожидания. Мартовские календы, когда ожидалось провозглашение монархии, прошли; и теперь диктатор мог предложить ей лишь одну последнюю надежду на осуществление их совместного плана до его отъезда. Вероятно, Цезарь сказал ей, что в отношении трехлетнего Цезариона она не может на что-то рассчитывать, пока не будет создан трон; сейчас явно не тот момент, когда можно оставлять ребенка своим наследником. Племяннику Цезаря Октавиану, активному и энергичному молодому человеку, придется стать его преемником в случае смерти диктатора, а его огромное состояние будет поделено. Вероятно, Цезарь вспомнил об убийстве юного сына Александра Великого после смерти его отца и не желал, чтобы его собственный мальчик был точно так же зарезан своими алчными опекунами (в 309 г. до н. э., через 12 лет после смерти в 323 г. до н. э. Александра Македонского, его сын Александр и мать Роксана [дочь бактрийского аристократа Оксиарта] были умерщвлены по приказанию Кассандра [сына полководца Александра Антипатра], контролировавшего Македонию [ранее Кассандр казнил и мать Александра Олимпиаду]. – Ред.). И все же Клеопатра откладывала свой отъезд в надежде на то, что великое событие произойдет 15 марта, чтобы, по крайней мере, вернуться в Египет, зная о том, что статус жены Цезаря ей обеспечен.

Угнетенное состояние необычно действовало на нервы людей, и начали распространяться рассказы о зловещих знаках, предвещающих беду, и чудесах. В небе появлялись необъяснимые огни, а глубокой ночью слышался ужасный шум. Кто-то сказал, что видел несколько призраков в человеческом облике, которые боролись друг с другом; они пылали, как будто были раскалены докрасна. А в другой раз было замечено появление множества странных птиц на Римском форуме, что было дурным знамением. Однажды, когда Цезарь совершал жертвоприношение, обнаружилось, что у жертвы нет сердца, – это было самым плохим предзнаменованием. В других случаях ежедневные гадания оказывались чрезвычайно неблагоприятными. Старая гадалка, которая, наверное, слышала о заговоре, предупредила диктатора, чтобы он остерегался Мартовских ид, но Цезарь, смелость которого всегда была феноменальной, не позволил этому предсказанию изменить его планы.

Вечером 14 марта, накануне ужасных Мартовских ид, Цезарь ужинал со своим другом Марком Лепидом, и, когда подписывал какие-то письма, принесенные ему на утверждение, их беседа случайно переключилась на тему смерти. Цезарю был задан вопрос, какой конец он предпочел бы. Диктатор, быстро подняв взгляд от бумаг, решительно сказал: «Внезапный!» Значение этого ответа его друзья поняли через несколько часов. Плутарх повествует, что в тот вечер, когда Цезарь лежал в постели, вдруг, словно от внезапного порыва ветра, все двери и окна его дома распахнулись, впустив в него яркий лунный свет. Кальпурния спала рядом с ним, но он заметил, что она бормочет невнятные слова и плачет, словно от сильнейшего горя. Когда Цезарь ее разбудил, она сказала, что ей приснилось, будто его убили. Цезарь понял, что такой сон является, вероятно, результатом ее страхов в отношении правдивости предсказания гадалки, но в то же время ее горячая просьба, чтобы он на следующий день не выходил из дому, произвела на него сильное впечатление.

Утром заговорщики собрались в той части правительственного здания, где в тот день должен был заседать римский сенат. Выбранным местом был поддерживаемый колоннами портик, примыкающий к театру, в задней части которого имелась глубокая ниша, где стояла статуя Помпея. Некоторые заговорщики были государственными чиновниками, которые выступали в роли судей и занимались слушанием дел, вынесенных на их решение. Говорят, что ни один из них своим поведением не выдал свою нервозность или недостаточную заинтересованность в этих общественных делах.

Но самообладание начало покидать их, когда обнаружилось, что диктатор откладывает свой выход из дому. Распространилась весть о том, что он принял решение не приходить в этот день в сенат, и вскоре стало понятно, что это можно истолковать как то, что он раскрыл заговор. Их смятение было таким, что они наконец послали некоего Децима Брута Альбина, друга диктатора, которому тот очень доверял, в дом Цезаря, чтобы он поторопил его. Децим обнаружил, что под влиянием ночных страхов Кальпурнии диктатор готовится отложить заседание сената; на его решение также повлиял тот факт, что он получил сообщение от авгуров, в котором говорилось, что в этот день жертвоприношения предвещают беду. В этом затруднительном положении Децим сделал Цезарю заявление, правдивость которого в настоящее время установить невозможно. Он сказал диктатору, что сенат единогласно решил даровать ему в тот день титул царя всех римских владений за пределами Италии и разрешить ему носить царскую корону в любом месте на земле или на море, кроме Италии. Он добавил, что Цезарю не стоит давать сенаторам повода говорить, что он проявил к ним неуважение, отложив заседание по такому важному случаю из-за дурного сна женщины.

Услышав эту весть, Цезарь, вероятно, испытал ликующее возбуждение. Желанный момент настал. Наконец его сделают царем, а провинции, которые будут ему переданы, очевидно, станут первой частью более богатого дара, который он, несомненно, получит со временем. Сомнения и мрачное настроение последних недель мгновенно улетучились, так как в этот день он станет монархом огромной империи. Какое значение имело то, что в самом Риме он будет просто диктатором? Он перенесет свою царскую столицу в другое место, например в Александрию или на место Трои. Он сразу же получит возможность жениться на Клеопатре и объединить ее владения со своими. Кальпурния может пока оставаться женой диктатора в Риме, а его племянник Октавиан может быть его официальным наследником; но за пределами его родины его супругой должна стать царица Клеопатра, а его собственный малолетний сын должен стать его наследником и преемником. Неуместность этой ситуации проявится так скоро, что Рим быстро признает его царем в Италии так же, как и за ее пределами. Вероятно, Цезарь часто обсуждал с Клеопатрой возможности такого решения этой проблемы, так как идея сделать его царем за пределами Италии была выдвинута несколько недель тому назад, и, наверное, теперь он подумал о том, как удивлена и обрадована будет царица неожиданным решением сената принять этот абсурдный план. Как только он женится на владычице Египта и сделает Александрию одной из своих столиц, его владения станут поистине египетско-римской империей; а когда, наконец, Рим пригласит его править также и в Италии, ситуация будет выглядеть так, что это Египет присоединяет к себе Рим, а не Рим – Египет. Как это развеселит Клеопатру, династия которой так долго боялась угасания по вине римлян!

Поднявшись на ноги и взяв Децима за руку, Цезарь сразу же, отбросив все дурные предчувствия, отправился в сенат, полный уверенности и надежды. На улице два человека – один слуга, а другой преподаватель логики – делали попытки раскрыть ему глаза на грозящую ему опасность, а гадалка, которая призывала его опасаться мартовских ид, снова повторила свое предостережение. Но Цезарь уже не мог отказаться от предстоящих волнений этого дня, а риск пасть от руки наемного убийцы, возможно, был для него тем самым фактором, который действительно доставлял ему большое удовольствие, так как Цезаря всегда воодушевляло присутствие опасности.

Когда Цезарь вошел в здание, все сенаторы встали, почтительно приветствуя его. Когда диктатор сел на свое место, один из заговорщиков, по имени Туллий Цимбер, подошел к нему, якобы с целью попросить его простить его ссыльного брата. Другие заговорщики сразу же собрались вокруг, подойдя так близко, что Цезарь был вынужден приказать им отойти. Затем, возможно заподозрив их замысел, он внезапно вскочил на ноги; Туллий схватил его тогу и сдернул ее с него, тем самым оставив на его худощавом теле лишь легкую тунику. Сенатор по имени Каска, которого диктатор только что наградил повышением, мгновенно ударил его в плечо кинжалом. Борясь с ним, Цезарь громко закричал: «Ты негодяй, Каска! Что ты делаешь?» В следующее мгновение брат Каски нанес ему удар ножом в бок. Кассий, которому Цезарь сохранил жизнь после Фарсала, ударил его в лицо; Буколиан вонзил ему нож между лопаток, а Децим Брут, который недавно уговаривал его прийти в сенат, ранил его в пах. Цезарь дрался за свою жизнь, как дикий зверь. Он наносил удары направо и налево своим stilus и, истекая кровью, сумел вырваться из круга ножей к пьедесталу статуи своего старого врага Помпея. Цезарь схватил еще раз Каску за руку, когда вдруг увидел своего любимца Марка Брута, который шел на него с обнаженным кинжалом; задыхаясь, диктатор произнес: «И ты тоже, Брут, – мой сын!» – и упал, умирая, на землю. Тут же шайка убийц окружила его и принялась наносить его распростертому телу удары ножами, раня друг друга в возбуждении и чуть ли не спотыкаясь, налетая на Цезаря, лежащего в луже крови.

Как только все признаки жизни покинули тело, заговорщики повернулись к сенаторам, но, к их удивлению, они увидели, что те, как сумасшедшие, устремились вон из здания. Брут подготовил речь, с которой он должен был выступить, как только убийство свершится, но через несколько минут в сенате уже никого не было. Поэтому он и его товарищи растерялись и не знали, что делать, но наконец они вышли из здания, несколько нервно размахивая кинжалами и выкрикивая лозунги о свободе и республике. При их приближении все разбегались по домам; а Антоний, боясь, что его тоже убьют, переоделся и поспешил переулками к себе домой. Заговорщики зашли в Капитолий и оставались в нем, пока делегация сенаторов не убедила их спуститься на форум. Здесь, стоя на ростре (трибуна на форуме Древнего Рима, украшенная носами кораблей, захваченных у неприятеля. – Пер.), Брут обратился к собравшимся, которые были довольно благожелательно настроены к нему; но когда другой оратор, по имени Цинна, начал резко обвинять мертвого Цезаря, люди снова загнали заговорщиков в Капитолий, где они провели ночь.