Клетка для бабочки

– На чьих похоронах? – не понял Антон.

– Дедушки твоего, кого ж еще. Помирились.

Антон фыркнул, потом посерьезневшим голосом спросил:

– Ба, мне не передастся, ну, изменять? Это, может, как проклятие рода Баскервилей?

– Не думаю. Они это учудили по разным причинам. Дедушка твой, похоже, из-за внезапного приступа кобелизма, а Игорь – ну, говорю же, эмпатия зашкаливает.

– А это здесь при чем? – удивился Антон.

– Ну, как при чем… Пожалел он свою коллегу, а та и рада стараться, какая она несчастная, да типа неуверенная… Слово за слово… есть такая присказка, дальше неприлично.

– Я знаю дальше. Все равно не могу понять. Не до такой же степени жалеть и это… снимать комплексы. Ба, слушай, может, там гипноз какой был? Или приворот?!

– Может, и так. Ну, да это дело прошлое уже. У тебя все будет в порядке.

– Все говорят, что я похож на папу.

– Очень похож. На месте Настены я бы засомневалась, что ты от нее, – серьезно ответила бабушка, с удовольствием наблюдая, как недоумение в глазах любимого внука сменяется веселыми искорками.

Они рассмеялись.

– И на второго деда похож, золотой был человек! Оба деда твои уже на том свете. Да, жизнь!

– Ты у меня тоже золотая! – заверил ее Антон.

– Серебряная! – проведя рукой по седой стрижке, усмехнулась баба Рая.

Не успел Михаил допить кофе, как на связь вышли оба рыжих брата.

– Мы тут подумали… отец не читает? Ничего, если я анекдот расскажу, это будет очень неуместно? – прочитал он сообщение.

– Валяй, – подбодрил его Миша. Ему все больше нравились бывшие клиенты, с легкой руки которых в его жизнь вошла когда-то Полина.

– Короче. Одна старая крестьянка, когда ей вкратце пересказали проблему Анны Карениной, сказала: «Корову бы ей. А лучше две». Так вот…

– Брат-два прав, – вклинился в переписку старший из рыжих братьев. – Мы тут подумали… Ну, что у тебя козы ведь заменят одну корову? Активная работа на свежем воздухе…

– И очень нужная помощь твоей козоводке, – закончил младший брат. – Думаю, ей не хватает Полинки.

– Ну, вы даете! – быстро написал ответ Михаил. – Хотя, конечно, помощь своевременная, чего уж там. Козоводка моя в больнице. Ну а если он у меня того, как и собирался?

– Так у тебя этажность не та.

– Ну, уедет искать ту этажность, а мне отвечать, – написал Михаил, в глубине души уже склоняясь к варианту братьев и в очередной раз изумляясь результатам их совместного мозгового штурма. Вон как тогда вовремя Полину ему подогнали, когда хоть самому было искать этажность…

– Так, нужно подумать. Мальчик в таком возрасте, нужно что-то поромантичнее роли таджика. И чтобы был стимул оставаться в живых. Ты сам-то что думаешь насчет всего этого? Есть душевные силы на еще одну Полину?

– А что Полину? Я ничего и не делал особо… Ну, котенка завел если только. Она была подарочная девочка.

– Ну, так подарок же тебе, вот и подарочная! – откликнулся младший брат. – Думай, в общем, и решай. Там особо затягивать нельзя, насколько я во всем этом разбираюсь.

– Да, письмо то еще, – подхватил старший. – Но, с другой стороны, мы не знаем, насколько ты сейчас в ресурсе.

– Хотя с Полиной-то был совсем не в ресурсе. В общем, переваривай идею, мы на связи.

Михаил, не отключаясь, переслал переписку «бордельному психологу» и добавил его к беседе. Тот отреагировал почти сразу:

– Риск, конечно, дело благородное, я и сам такой. Выход интересный, братья молодцы. Но решать только тебе. Все непредсказуемо.

– Что, «обезьяна с гранатой»? – вспомнив их давний разговор про Полину, уточнил Михаил.

– Не знаю. Ничего не могу сказать. Но решение интересное, да. И они правы, нужно добавить романтизма… А бери его в заложники!

– Что?!

– Ну, не по-настоящему в заложники, конечно. А что? Ты как будто перевел долги на себя, а парень заложник. Если до его восемнадцатилетия или до скольки там лет отец не рассчитается, то бизнес и квартира твои. А заложнику главное что?

– Да откуда я знаю!

– Оставаться живым, – одновременно вклинились братья. – Мишка бордельный, ты гений!

– Ну да, у него будет типа миссия. И работа за еду. На свежем воздухе, почти курорт, чего уж. К весне будет как огурчик.

Михаил подошел к окну, где уже стоял Петр Алексеевич, и они оба уставились на голубей. Потом, будто приняв промежуточное решение, Михаил сунул ему телефон с открытой веткой обсуждения, отошел к столу, сел на удобный черный стул с металлической спинкой и стал машинально чертить на листке бумаги. Карниз, голуби. «С восьмого этажа вышла, – пришло ему в голову. – Ну да, вот с такого примерно».

На листке появился большой знак вопроса, ниже – стилизованное тюремное окно с толстой решеткой, вокруг кирпичная кладка. «Заложник», – вывел он на стене. Потом, по ближайшей ассоциации, под окном появился орел с курицей в клюве. Курица получилась упитанная, уже ощипанная и без головы. Ее толстые ножки аппетитно торчали в стороны. Рядом на земле оказалась бутылка кетчупа, потом бутылка пива… Не успел Михаил дорисовать большую банку соленых огурцов, как Петр Алексеевич подошел, сел рядом, положил телефон. «Оставаться в живых», «типа миссия», – машинально выхватил Михаил последние реплики переписки. Было тихо, только за окном у кого-то сработала сигнализация на машине – негромкое надоедливое тиликанье на одной ноте. Дорисовав банку огурцов, он принялся за небо: с одной стороны листа светило солнце с лучиками, как его рисуют дети, а с другой сверкала толстая, как сосиска, молния. Вопросительный знак между ними он еще раз обвел, отступив немного от контура. Наконец Петр Алексеевич заговорил:

– Я все сделаю. Я перепишу на вас все, что скажете, только, умоляю, давайте попробуем! Больше нет вариантов. Я уверен.

– А если он выполнит задуманное?

– Не выполнит. У него же будет миссия. Я его знаю, он надежный человек. И умеет работать, хотя сейчас ослабел сильно, конечно… У сестры моей в Болгарии так хорошо помогал сарай разбирать! Умоляю вас, пожалуйста, помогите!

– Так. Я могу его пока прописать к себе, до совершеннолетия. Вашу квартиру продаем, вы идете в комнату в спальном районе. Деньги от разницы – на погашение долгов. Комната записывается на меня, это минимизирует мои риски. Все в порядке – она возвращается вам. Моя выгода в работнике. Сейчас, действительно, его помощь по хозяйству будет очень кстати. Будет вести себя неадекватно – верну назад. Вы в этом случае останетесь без жилья. Но и без долгов зато. Не справитесь, опять влезете в долги – продадите бизнес, устроитесь на работу, снимете жилье. Мне будет компенсация за моральный ущерб в виде комнаты. И нужно оформить на меня опекунство тогда, чтобы я мог спокойно прописать Никиту, и вообще мало ли что. А вас временно лишить отцовских прав по причине тяжелой жизненной ситуации, это я все оформлю. Ну как временно, до совершеннолетия, получается, а там уже взрослый. И со школой нужно будет решать. Ему же весной выпускные экзамены сдавать? Как он учится?

– С каждым годом все хуже после того, как мать умерла. Еле на тройки по некоторым предметам. А ведь почти отличником был и музыкалку окончил с отличием. Там о нем прямо с восторгом. И он считал ее своей главной школой. Я уже советовался с директором, предлагают его оставить на второй год, так можно. Но не знаю, как ему про это сказать.

– В общем, вы готовы мне доверить сына? И никаких претензий, если что?

– Я согласен на все! Спасибо!!!

– Ну, тогда за дело!

Следующее письмо от Насти пришло не сразу. «Так. Почему мы перестали дружить. Ну да, наше общение как-то съехало на уровень приятельниц, а потом и вовсе почти сошло на нет. Так, кивнем друг другу при встрече, поулыбаемся, ну, перебросимся парой дежурных фраз. Из-за кого? Я тогда считала, что дело-то уж точно не во мне, просто у нас стало больше дел и занятий. Я получила на день рождения пуделя Малыша, потом стала ходить в клуб собаководов. Оля записалась вольнослушателем, или как это называется, в университет плюс пропадала на курсах бисероплетения и еще в каком-то кружке типа юного реставратора, что ли, при не помню каком музее. Мне это было совсем не интересно, а она не разделяла моих восторгов от секретов дрессировки. Нас объединяло – вот сейчас попробую сформулировать – во-первых, похожее восприятие мира, ну, метафизика немножко, да. Восхищение его красотой. Поиск себя и своего места, попытки понять, как все здесь устроено. Только у меня это в стихи уходило, а она через художественное восприятие шла. Этим мы и были взаимно интересны. Во-вторых, мы восхищались друг другом. Меня завораживало в ней сочетание красоты и решительности, а она „подсела на мои стихи“, это ее слова. В принципе этого сочетания больше чем достаточно, чтобы дружить всю жизнь и при разности интересов. К тому же эта разность даже могла помочь – мы ведь смотрели в одном направлении, только каждый, ну как бы сказать, через свой бинокль, что ли. Мы могли бы приобщить друг друга к своему способу восприятия. Да, так бы и было, но я свернула наше общение. А это сделала именно я, и теперь я это ясно понимаю.