Клеймо дьявола
Шрифт:
сказано в Писании.
Только вот кирхродцы
забыли слова Господни.
Вразуми их, Господи,
пусть опомнятся!
А мне дай силы и мужества
поймать жестокосердных
и предать Твоему суду.
Фрее же пошли здоровья
и избавления от тяжкого недуга!
Амен!»
Уже много лет он не молился и сейчас удивлялся сам себе. Молитва к Создателю наполнила его благодатью и дала утешение. Он потихоньку закрыл камеру и спустился на первый этаж.
Где ждало жаркое Марты.
ПЯТНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ЛЕЧЕНИЯ
—
Лапидиус оставил причитания служанки без внимания:
— Ты Фрею сегодня смотрела?
— А как жа. Лежит, бедняжка. Про вас вона спрашивала. Скоко ей там щё потеть-та?
— Пока лечение не будет окончено, — вдаваться в подробности Лапидиус не хотел. Чем меньше Марта знает, тем меньше может разболтать. — Ну ладно, мне пора.
— Дак как жа энто. И куда жа энто? Неуж не скажете?
— Дай Фрее ивового отвара, а потом проследи, чтобы она получала довольно жидкости. Проверь слой мази. Еще раз обработай губы порошком извести. Вчера я заметил, что снова появились язвы.
— Ладна, хозяин.
— И посмотри, чтобы в камере не было пауков.
— Ладна, хозяин, а пожевать чё-нето все жа надо ба.
— Вернусь, поем холодного жаркого. Так что не все относи матери.
— Дак нешто я…
— Хорошо. Я пошел.
Не обращая внимания на причитания Марты, он вышел из дома.
Лапидиус направился сразу к Шелленгассе, которая вела к восточным воротам. Через них он покинул город и взял курс на Цирбельхё. Направление выбрал не случайно. Поразмыслив, он решил, что надо бы потолковать со старым Хольмом. Он, как и в первый раз, пошел короткой дорогой и тут же снова заблудился. Проклиная свое неумение ориентироваться, он закричал:
— Хольм! Хольм, отзовись! Хоооольм!
Долго ждать не пришлось. Кусты раздвинулись, и старик показался собственной персоной. Лапидиус испытал облегчение, что Хольм еще не слишком под мухой. Слезливые глаза пьянчужки были не такие мутные, да и качался он умеренно.
— Вот, хотел заглянуть к тебе, — сказал Лапидиус, подходя ближе. — Ты ведь меня помнишь?
— Чё? Сроду вас не видал, ик… нее, не припомню. — Как у всех предавшихся безудержному питию, в трезвости Хольм чувствовал себя погано, соответственным было и настроение. — Да и знать не желаю, — закончил он, исчезая в лесу.
— Постой, постой, конечно, ты меня знаешь! Я магистр Лапидиус, — Лапидиус нагнал его и схватил за рукав ветхой одежонки. — Пару дней назад я был здесь. Мы с тобой встретились и поболтали. Ну, и ты тогда даже… — он замолчал, потому что лишку сближаться тоже не хотелось.
— Да не знаю я вас, черт побери!
Лапидиус все еще удерживал старика. Как это Хольм его не помнит? Не может такого быть! Пьян в стельку он не был, они даже поговорили! Что-то здесь таится другое. Ну, конечно! Его платье! В тот день было тепло, и Лапидиус был одет в свой любимый испанский костюм, изрядно поношенный. А сегодня из-за собачьего холода на нем теплый плащ, соответствующий его положению.
—
А шапочку мою не узнаешь? Я никогда ее не снимаю, и в прошлый раз она была на мне. Мы сидели возле твоей хижины. Я еще попросил у тебя воды, но воды не было. Потом ты заснул, а я…— А-а-а, приятель, так это ты? Токо странно ты как-то выглядишь. Деньжатами, что ли, разжился? Ладно, ладно, старина Хольм, ик… не станет завидовать. Слушай, во рту прямо все пересохло! Пошли ко мне!
Лачуга старика выглядела так же, как Лапидиус ее и помнил. Покосившаяся, продуваемая всеми ветрами, открытая всем дождям. Перед входом все так же лежало поваленное дерево.
— Заходи, ик…
— Давай лучше посидим здесь.
— Ты чё? В доме же теплее, у меня даже огонек есть… Ну, как хочешь.
— Спасибо. — Лапидиус присел на бревно.
— Обожди токо, — Хольм исчез в развалюхе.
Прошло довольно много времени. Лапидиус уже собрался сходить за стариком, как тот появился на пороге с перекошенным от горя лицом.
— Где-то точно было, провалиться мне на этом месте! А щас нет. Где ж оно… ик… запропастилось?
— Ты что-то ищешь?
— Ага, приятель, ище как ищу!
Хольм с удвоенным усердием принялся обшаривать каждый уголок перед лачугой: заглянул за бревно, пошарил за бочкой с дождевой водой, чуть не на коленях оползал опушку леса. И, наконец, исторгнул вопль облегчения:
— Вот оно! Я же помнил, что там оставалось!
Из густых зарослей папоротника он извлек большую кружку и набросился на ее содержимое. Он пил большими глотками, прикрыв глаза и закинув голову. Его кадык ритмично ходил вверх-вниз.
— Будь я проклят, как мне его не хватало! — Старик вытер рукой рот. Глаза у него заблестели, лицо обрело цвет. — Хлебнешь, и снова можно жить! Хошь, приятель?
— Нет, нет, спасибо. Если у тебя есть, то немного воды.
— Воды? Фу ты ну ты, такого сроду не держим.
— Я был почти уверен.
— Что? Ах, ты про это? Так уж вот, нет да и токо. — Хольм снова присосался к кружке. Его настроение быстро поправлялось. — Прекрасный сегодня денек! Чуток холодновато, ик… но денек, прямо скажем, отличный!
Хольм выглядел почти счастливым.
Лапидиус был не склонен обсуждать со стариком прелести погоды, хотя лес вокруг в снежных шапках производил потрясающее впечатление.
— Скажи-ка, Хольм, это ведь ты нашел на площади мертвую женщину, правда?
Хольм, присевший тем временем рядом с Лапидиусом, ответил:
— Я, а что?
— А дня два спустя обнаружил женскую голову над дверью на Бёттгергассе, так?
— Пръятель, до чертиков я не напиваюсь, не-е, не до чертиков, ик… Но голову видел, ик… Мертвую голову с рогами. Я уж подумал, в ад меня угораздило… токо нее, была голова, мертвая голова, как есть мертвехонькая, дааа… — Хольм тряхнул головой.
— Что меня удивляет, как это ты оба раза находил мертвецов, именно ты, хотя в Кирхроде сотни горожан. Тебе это не кажется странным? Сначала труп на площади, потом мертвую голову над дверью… — Лапидиус многозначительно смолк.