Клинический случай

Анна предпочитала Чьих-то Родственников или Больших Человеков. Они при любом раскладе были приятнее и удобнее Махровых Скандалистов. Удобнее, потому что у большинства скандалистов не удавалось даже анамнеза собрать толком, потому что те не столько рассказывали о своих болячках, сколько предъявляли претензии. А толком не расспросив пациента, диагноза ему не поставишь. Лучше самого больного никто о его болезни рассказать не может, только надо уметь расспрашивать и слушать. Ну и понимать, что тебе говорят.

Понимать — это без преувеличения. У тощего бледного сорокалетнего автослесаря, рассказывавшего классическую, как по учебнику, клинику узелкового периартериита, и имевшему все симптомы этого заболевания, в четвертом терапевтическом отделении две недели усердно искали онкологию. Не находили, удивлялись и продолжали поиски. Резко похудел? Температурит? Кровь в моче? Вперед — ищите и обрящете! Искали втроем — лечащий врач, заведующий отделением и ассистент кафедры терапии. Искали до тех пор, пока Надежда Даниловна не возмутилась на пятиминутке. Заведующий четвертой терапией Дробышев начал оправдываться, в ходе возникшей дискуссии прозвучала кое-какая информация о больном. Анне этой информации хватило. «Об узелковом периартериите не думали, Вадим Денисович?», — спросила она Дробышева. В ответ услышала ироничное: «Спасибо, теперь непременно подумаю». Дело было в четверг, а в понедельник Надежда Даниловна пропела очередной дифирамб доценту Вишневской. При этом часть врачей в аудитории смотрела на Анну не восхищенно, а с неприязнью. Никак не могли забыть, как их тоже вот так «уедала» доцент Вишневская. Дробышев тоже паскуда, нет бы спасибо сказать, начал ерничать, сравнивая Анну с доктором Хаусом из одноименного американского сериала, который тоже иногда ставил диагнозы, не видя больного. Анна в долгу не осталась — громко, на весь зал, посоветовала Дробышеву вечерами вместо просмотра сериалов читать учебник по внутренним болезням. «Поищите в библиотеке Сметнева и Кукеса, — добавила она. — Учебник хоть и не новый, но написан простым доходчивым языком». Дробышев побагровел, набычился, но ничего не ответил, отвернулся. Здороваться с тех пор перестал, конечно. И ассистент Гуляева, которая была третьей, упустившей узелковый периартериит, тоже больше с Анной не здоровается. Значит, правду болтают, что у нее с Дробышевым роман, тщательно скрываемый от посторонних глаз. Два сапога — пара, иначе про них не скажешь.

— Я к вам, Анна Андреевна! — объявила с порога начмед. — Вы не очень заняты?

Ее вечное «я к вам» всякий раз удивляло Анну. Раз пришла в мой кабинет, то, значит, ко мне. Нужен был бы заведующий кафедрой — надо было идти к нему.

— Ну вы же не чайку попить пришли, Надежда Даниловна. — Анна отложила в сторону черновик статьи Маркузина, которую тот дал ей на вычитку. — Здесь поговорим или сразу пойдем в отделение? Куда мы сегодня?

— Во вторую нефрологию. — Надежда Даниловна села на стул, взяла со стола Анны свежий номер журнала «Иммунология» и начала им обмахиваться. — Запыхалась, пока шла.

Лишнего веса у Надежды Даниловны было не меньше сорока килограммов и к тому же она не умела ходить медленно.

Анна протянула гостье пустую пластиковую папку, обмахиваться которой было удобнее, чем толстоватым журналом, и предложила:

— Открыть окно?

— Нет, что вы! — испугалась Надежда Даниловна, меняя «веер». — Меня тогда сразу продует! Ох, в гроб сведет меня эта работа.

— Тяжелый случай?

— А вы как думали?! Мамаша начальника окружного управления! Сама она как человек ничего, не проблемная, а вот с диагнозом застопорилось. С понедельника лежит, четвертый день уже. Привезли по «Скорой» с жалобами на общее недомогание, температуру, боли в пояснице. В анамнезе обычный набор — атеросклероз, гипертония, тромбофлебит. Гломерулонефрит отрицает, хотя почки толком никогда не проверяла. Она вообще не из любителей лечиться, несмотря на наличие сына с большими возможностями. Съездила в Архангельск на могилу мужа, там простыла и пошло-поехало… Сын очень беспокоится.

— Это хорошо, когда дети переживают за родителей. Так и должно быть.

— Анна Андреевна, я же вам сказала, кем он работает!

— Так вам-то что, Надежда Даниловна? Наша больница, кажется, городского подчинения?

— Это сейчас городского. А завтра могут объединить со «Скорой» и передать в подчинение округу! Разве вы не знаете, как у нас любят кроить, да перекраивать? Или сын Кротовой в департамент перейдет. Так или иначе — придет день? и все вспомнят. Евгений Алексеевич мне так и сказал: «Не тяни резину — тащи к Кротовой Вишневскую».

С ближайшим окружением главный врач разговаривал запросто, по-свойски. Такая уж у него была привычка, поэтому Анна и не подумала обижаться на грубоватое «тащи». Но на кое-что намекнула полупрозрачно:

— Как прижмет — так к Вишневской, а когда все спокойно, то…

— Ах, не берите в голову, Анна Андреевна! — заколыхалась начмед. — Евгений Алексеевич зла не помнит!

— И добра тоже! — усмехнулась Анна. — Давайте, Надежда Даниловна, тащите меня к вашей Кротовой.

— Только у меня просьба. С учетом ее родственного анамнеза, не говорите ничего в палате. А то она три раза в день дает сыну полный отчет, кто у нее был, да что сказал. Чтобы ничего крамольного не прозвучало…

— Надежда Даниловна, оставьте, пожалуйста, ваш эзопов язык! Нас же никто не слышит. Скажите прямо — не критиковать действия лечащего врача!

— Ну… — замялась начмед.

— Вы же знаете, что я никогда не начинаю первой. Но если мне принародно рискнуть сказать, что я говорю чепуху, или, как выразилась Мазуркина, «несу пургу», то я так же принародно и отвечу.

Начмед отдышалась и в переходе из пятого корпуса, где располагалась кафедра иммунологии и аллергологии в третий, нефрологический, развила спринтерскую скорость.

— А что кафедра нефрологии? — спросила Анна.

В больнице базировалась кафедра нефрологии медицинской академии. Эта кафедра, как и Аннина, занималась последипломным образованием.

— Разводят руками, но нефрологическую патологию исключают!

Подобный подход злил Анну немерено. Ну совсем как в автосервисе — один вмятины выправляет, другой электрику чинит, третий по ходовой части мастак. Но здесь все-таки не с машинами дело имеем, а с людьми. Хороши коллеги с дружественно-враждебной кафедры! Исключили нефрологическую патологию и умыли руки. Узкие специалисты, мать-перемать!

Больная Кротова оказалась на редкость приятной пожилой дамой. В здравом уме, чистоплотна, сыном не хвасталась, претензий не предъявляла, мученицу безгрешную из себя не строила, говорила немного, строго по существу, позволив себе всего одно отклонение от темы:

— Муж мой покойный, к которому я ездила в Архангельск, — («Чудная фраза!», — восхитилась Анна) — был директором НИИ рыбного хозяйства и океанографии! Его сам Брежнев знал, Леонид Ильич.

Хотя какие там претензии, если лежишь одна в двухкоечной палате с телевизором и холодильником и все вокруг тебя бегают на цыпочках?

Лечащий врач попробовала было доложить анамнез сама, но Анна не дала этого сделать и сама расспросила больную. И не зря ведь старалась, выяснила, что с марта прошлого года, после перенесенного гриппа, Кротова стала очень бурно реагировать на переохлаждения. С температурой, слабостью, болями по всему телу. «Все тело болит» — это, конечно, преувеличение. Хотя бы потому, что ногти и волосы болеть не могут. Но, с другой стороны, болеть может в одном месте, а ощущаться по всему телу. Смотря где болит и как болит. Заведующая второй нефрологией Маргарита Владимировна Смирницкая постаралась на совесть — сделала все обследования, которые считала необходимыми, и проконсультировала непонятную больную у невропатолога, инфекциониста, ревматолога, эндокринолога и гинеколога. Имелся и совместный осмотр с заведующей кафедрой нефрологии Лейкиной. Потому была спокойна и к идее начмеда пригласить к Кротовой доцента Вишневскую отнеслась спокойно. Не верила, что Анна сможет чем-то помочь, но понимала, что утопающий и за соломинку схватится в отчаянии. А вот лечащая врач Стокинова, прозванная медсестрами «Доктором Стакановой» не за одно лишь созвучие фамилий, на Анну смотрела неприязненно. «Приперлась тут, ум свой показывать», — читалось в ее глазах. Стокинову можно было простить — ее задергали-замучили-затр…хали с этой Кротовой.

Когда Анна попросила Кротову лечь на спину и согнуть ноги в коленях, Стокинова фыркнула. Нечего, мол, устраивать показательное выступление по пальпации селезенки! Закончив пальпировать, Анна попросила Кротову, полежать в том же положении еще немного, встала и пригласила Смирницкую, стоявшую у нее за спиной, повторить исследование. Та без особой охоты начала пальпировать, но затем слегка изменилась в лице, зарозовела щеками и, поймав взгляд Анны, кивнула — да, увеличена.

Печень пальпируют все врачи, а вот о трудно доступной пальпации селезенке часто забывают. Отговариваются тем, что толком ее не прощупаешь (особенно у полных), а увеличение будет видно при ультразвуковом исследовании. Да, будет, если врач УЗИ посмотрит пациента вдумчиво, не торопясь. А то ведь нагрузка у «узистов» в стационарах огромная, иной раз просто нет времени на дотошность и скрупулезность.