Клиника в роще

Вера вдруг вспомнила про таблетку, которая выпала из кармана Сташевского. Она быстро вынула из сумочки флакон с валиумом и поднесла его к глазам. Затем встряхнула флакон и снова воззрилась на его содержимое.

Той таблетки она не увидела. Конечно, глупо было класть ее с другим лекарством, пусть даже таблетки и отличаются по форме, но ничего страшного. Потом, когда у Веры будет время, она поищет тщательнее. Той таблетке некуда деться. А пока нужно принять валиум.

Вера прошла на кухню, достала из холодильника пластиковую бутылку с минералкой, положила таблетку на язык и запила водой.

Ну вот. Теперь надо подождать несколько минут, и она будет в полном порядке.

Девушка медленно досчитала до ста, чтобы окончательно успокоиться, потом взялась за ручку и распахнула дверь.

Как она и предполагала, Алексей стоял у мольберта в наушниках. Должно быть, слушал свой любимый джаз.

Вера ничего не понимала в джазе и знала, что Алешка тоже ничего в нем не понимает. Его пристрастие к нервирующей какофонии звуков она считала просто снобистским чудачеством. Джаз – это тоска по сытой, обеспеченной жизни.

«Боже, о чем я думаю?» – удивилась Вера.

Разомкнула губы и позвала:

– Леш!

Тенишев вздрогнул и, обернувшись, стянул с головы наушники.

– А, ты вернулась, – промолвил он, взглянув на жену. – Чего так поздно?

– Задержалась, – ответила она.

Нужно было сообщить ему об Астахове, но как – Вера не знала. Помучившись несколько секунд, она решила сказать прямо.

– Леш, Астахова убили.

– Что? – не понял Алексей. – Кого?

– Тимура Астахова. Помнишь, ты видел его на пикнике.

– Красавчик в белой шапочке?

– Да.

Алексей тихонько присвистнул и проговорил трагическим голосом:

– Жуть. А кто убил?

– Пациент по прозвищу Часовщик.

– Хреново. Слушай, сообрази чего-нибудь похавать. Я с утра ничего не ел.

И Алексей снова повернулся к мольберту.

Вера не верила своим глазам. Она только что сообщила о смерти – нет, об убийстве! – человека, а муж лишь присвистнул и как ни в чем не бывало продолжил работу.

– Это все, что ты можешь сказать? – удивленно проговорила Вера.

– А что еще? – не оборачиваясь, спросил Тенишев.

– Ты даже в лице не изменился.

Из груди Алексея вырвался раздраженный вздох.

– Милая, я ведь его почти не знал. Если стану горевать по каждому человеку, которого видел раз в жизни, я сыграю в ящик, недотянув и до тридцати.

Завершив свой маленький монолог, в котором звучала безграничная вера в собственную правоту, Алексей окунул кисть в растворитель. Проделал это с видом человека, который может себе позволить все, потому что всегда прав.

Брови Веры дрогнули.

– Но нельзя же быть таким бессердечным! – с чувством воскликнула она. – Пациент убил врача! Ты понимаешь? На месте Астахова могла оказаться я!

Алексей хмыкнул.

– Но не оказалась же. Ты у меня умненькая и никогда не сунешь голову в огонь.

– Астахов тоже не совал, – угрюмо пробурчала Вера. – Система защиты дала сбой. Она дала сбой, понимаешь?

– Понимаю, – Тенишев задумчиво смотрел на холст. – Но все равно не могу горевать по человеку, которого почти не знал.

– Ты рассуждаешь, как какой-нибудь киллер.

– Вовсе нет. Но мне приходилось видеть, как умирают люди. Два моих приятеля умерли от передозировки у меня на глазах. Я стоял рядом и ничего не мог сделать. Я и сам однажды чуть не отбросил коньки. И что с того?

Вера слушала его с выражением недоверчивой угрюмости на лице.

– Ты хочешь сказать, что привык видеть смерть?

Алексей покачал головой:

– Нет. Но я не собираюсь впадать в истерику из-за того, что какой-то псих прикончил какого-то психиатра, – Алексей перестал сдерживаться и повысил голос.

Вера сникла.

– Леш, что происходит, а? – пробормотала она.

– Ничего, – ответил Алексей, и в голосе его снова прозвучали отчетливые нотки раздражения. – Я просто пытаюсь работать.

Вера сделала шаг ему навстречу и тихо спросила:

– Ты на меня за что-то обижен?

– С чего ты взяла?

– Я же вижу.

Несколько секунд Тенишев молчал. Наконец, справившись с гневом, сказал:

– Слушай, Вер, мне кажется, что я наконец-то нашел свой собственный стиль. И хочу поскорее закончить картину, понимаешь? Хочу посмотреть, что выйдет.

– Я понимаю, – кивнула Вера.

– Давно не работал с таким воодушевлением, – продолжил художник, чуть повысив голос, – и тут приходишь ты…

Вера шмыгнула носом. Алексей скривился:

– Только не это! Арнгольц, возьми себя в руки!

На глаза Веры навернулись слезы. Тенишев поджал губы, улыбнулся, явно через силу, и уже тише сказал:

– Ладно, прости. Я повел себя как бесчувственная скотина. Ну правда, заяц… Извини.

Он протянул руку, чтобы погладить Веру по голове. Она поймала его теплую ладонь и прижала к своей щеке.

– Леш, – голос Веры звучал тихо и грустно, – у нас с тобой точно все в порядке?

– Конечно.

– Ты говоришь так, чтобы поскорее отвязаться от меня?

На скулах Алексея вздулись желваки.

– Вер, может, хватит, а? Ты торчишь в своей клинике с утра до ночи. Потом приходишь и начинаешь выяснять отношения. Какого черта?

– Но ты…

– Я просто хочу поработать! – он собрался отдернуть руку, но Вера ее удержала.

– Хочешь, я буду приходить домой раньше? – тихо спросила она.

Тенишев нахмурился.

– Зачем?

Вера повернулась и, опустив плечи, побрела к двери. Алексей швырнул кисть в банку и нагнал ее.

– Подожди! – он взял ее за плечо и повернул к себе. – Вер, ну что за истерика, а? У тебя погиб коллега, и ты переживаешь, я понимаю. Но меня-то зачем впутывать в свои скорбные дела? Хочешь, чтобы я вскрыл себе вены? Хорошо, вскрою. Но ведь ничего не изменится! Пойми, моя голова забита другими проблемами. И на твоего Астахова мне плевать с высокой колокольни. В конце концов, он сам во всем виноват.