Клинки и карабины

Над ним плыла синяя опрокинутая гигантская чаша небосклона. Ни облачка. Только недостижимая лазурная глубина. Прекрасная и завораживающая. И лишь большой коршун, кругами летевший на небольшой высоте, нарушал её безупречную гармоничность.

Коршун?!!

Блас рванулся вперёд. Вспышка боли и яркие круги в глазах. Стук затылка о дерево под головой. И снова темнота, в которую он нырнул от острых зубов, вцепившихся в левое колено.

Когда в следующий раз Блас пришёл в себя, уже смеркалось. Косматое лемурийское солнце лениво скатывалось за горизонт. Впереди наплывали незнакомые, голубеющие в закатном свете вершины гор.

Осторожно опираясь на руки и помня о боли в прошлый раз, Блас попытался приподняться. Не получилось. Кастилец упрямо сжал зубы и попробовал ещё….

С третьего раза у него получилось. Сбегающие по лицу капельки пота и краснота в глазах ясно дали понять, что с ним что-то очень нехорошее. Блас увидел какую-то мешковатую рванину, прикрывающую его ниже пояса и откинул её в сторону….

Несколько минут он тупо смотрел на своё колено, чувствуя, как внутри всё холодеет и сжимается. Такого не должно было случиться, ни за что, никогда преникогда. Он должен был умереть ещё там, во взрыве, который смутно помнил. Или потом, от потери крови и болевого шока. Но уж точно Блас не должен был сейчас сидеть и рассматривать те лохмотья, в которые превратилось левое колено и часть бедра. Такого просто не могло быть!!!

Не могло, но было. Блас де Мендоса, обедневший идальго из такой далёкой сейчас Испании, сидел на какой-то странной телеге, под небом Лемура и понимал только одно:

Он – калека. На. Всю. Оставшуюся. Жизнь. И жить не хотелось.

Возница, явно из каких-то местных, никак не отозвался на все вопросы Мендосы, то ли не понимая его, то ли притворяясь, что не понимает. Блас, сумев подтянуться к высокому борту, увидел сзади много таких же, сработанных из всего подряд рыдванов. И повсюду – лемурийцы, лемурийцы, лемурийцы, как с оружием, так и без него. Очередное потрясение воспринялось уже спокойнее, погружаясь в необъяснимую бездну безразличия. Плен….

Справа заворочалась какая-то непонятная куча тряпья. Заворочалась и заворчала.

Когда из неё вынырнула взъерошенная, ушастая и заросшая буйной растительностью голова одного из местных демонов, Блас только спокойно покосился на него.

Бородач, которого должно было называть молохом, покосился на него жёлтым, с узким зрачком, глазом и что-то прохрипел.

– Чего? – Мендоса скорчил непонимающую рожу. – А?

– Ты убил моего брата, – на испанском, вполне понятном Бласу, буркнул демон, – одного из последних. Понимаешь, кяфир?

– А ты убил моего солдата, демон. И что?

Молох заворочался, шипя сквозь зубы…

«Э, да он также как я ранен, причём серьёзно, – понял кастилец, – Ведь граната, или что там было, разорвалась рядом и с ним…».

И протянул молоху руку, помогая тому приподняться.

Демон, ворча, вырос над ним всей своей громадой. Сейчас стало заметно – взрыв не пожалел и его. Вся правая сторона тела и часть лица были покрыты запёкшейся коркой крови.

– Есть вода? – Молох вопросительно посмотрел на Бласа, – Так…. Сейчас исправим.

Медина вздрогнул, когда молох что-то проревел, обращаясь к вознице. Но этот рёв произвёл на того мгновенное действие. Через несколько секунд Блас уже наслаждался тепловатой водой из тугого бурдюка, протянутого лемурийцем. Только сейчас он понял – как же ему хотелось пить. Madre de Dio, как же рвало глотку сухими резкими крючьями, как пересохло не просто горло, нет-нет. Но слава святому Яго, ощущение впившихся рёбер напильника, что так чётко почувствовалось недавно, пропало.

Блас передал бурдюк демону, немедленно опрокинувшему его горло куда-то в густые заросли на лице. Или всё-таки на морде?!

Напившись, и смахнув остатки воды со своей роскошной бороды, молох опять повернулся к Мендосе:

– Откуда ты, гяур?

– Я каталонец, демон.

Молох оскалился, показав Бласу великолепные клыки цвета старой слоновьей кости:

– Почему ты называешь демоном, кяфир?!

– А из-за чего ты называешь меня неверным, молох?

Демон хрюкнул, удивлённо посмотрев на Мендосу:

– Как ещё мне называть того, кто забыл истинную веру, а, испанец?

– Что? О чём ты говоришь? О какой вере ты говоришь?!

– Действительно, – молох немного помолчал, пялясь на Бласа своими жёлтыми буркалами, – И о чём сейчас с тобой говорить? Ладно, испанец, меня зовут Гвидон.

Блас пожал плечами:

– Я Блас де Мендоса, сержант «Кастильских волков». Говорит о чём-нибудь, Гвидон?

– Говорит, – молох ещё раз сверкнул клычищами, – ещё как говорит… Тебе не страшно, волчонок? Ты не боишься того, что ждёт тебя впереди?

– А чего мне бояться? Чего-то страшнее того, что есть сейчас? Не смейся надо мной, Гвидон. И без того тошно.

– Ну-ну…. Посмотрим, что ты скажешь позже…. И мы ещё поговорим о вере. О твоей и о моей. Но потом. А пока готовься каталонец. Впереди тебя ждёт боль….

Горы впереди приближались, становясь всё больше. Блас откинулся назад, ощущая спиной неровно сбитые доски, и постарался не думать ни о чём, не загадывая и не ожидая от судьбы большего, чем она на самом деле сможет дать.

– Ну что, Блас, как твоя нога? – Незаметно подошедший к каталонцу сзади хирург-шаграт Вирго неторопливо вытирал свои сильные руки куском полотна, – Как новенькая, а?!

Блас покосился на довольно улыбавшегося демона (а впрочем, демона ли) и ничего не сказал. Вместо этого – просто подошёл к привязанному к коновязи жеребцу прискакавшего в обед Гвидона. И одним прыжком оказался в седле.

– Мендоса! – со стороны госпиталя раздался негодующий крик рыжеволосой ведьмы-целительницы, – Ты что там творишь?! У тебя сосуды ещё не готовы к таким нагрузкам!!!

Возмущённая Ормалин недоумённо покосилась на громко захохотавшего шаграта, который, размахивая зажатой в правой руке дымящейся трубкой и помахивая полотенцем в левой, торопливо зашагал куда-нибудь подальше от неё.

Негодование рыжей колдуньи по поводу «плохого» поведения выздоравливающих, давно ставшей притчей во языцех, могло отпугнуть не только обычно невозмутимого Вирго.

Но Блас его не боялся. Он понимал: Ормалин переживает за каждого из них, вытащенных «с того света» с помощью давно забытой повсюду магии. Боится увидеть неудачу и потерять веру в себя. Поэтому, немедленно после её появления, он спрыгнул с коня и, виновато улыбаясь, пошёл к ней навстречу. Нога действительно была как новенькая. Блас остановился перед ведьмой: