Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Шрифт:

Кисель от удовольствия даже руки потер. Но чем дальше читал, тем шире у него открывались глаза, так как воевода вслед за тем оповещал, что «156 года [7156 год по старому летосчислению соответствует 1648 году по нынешнему], апреля в 10 день, писали великому государю, его царскому величеству, из Крыма его царского величества посланники: марта в 5 день сообщил им полонянин, что приехали в Крым к царю с Днепра Запорожских Черкас четыре человека, а прислали их Черкасы крымскому царю бить челом, что стоят они на Днепре, а собралось их пять тысяч, и просили у крымского царя людей, чтоб им идти на королевского величества Польскую землю войною за свою Черкасскую обиду», а крымский, мол, царь тех четырех человек черкас одарил кафтанами и держал их при себе в Бахчисараях неделю и, давши им по коню, отпустил назад;

а крымским людям и черным татарам приказал кормить коней и готовиться на королевского величества землю, а в Перекоп к Тогаю, князю Шеринскому писал, чтоб ногайские люди также готовились на королевского величества землю войною. А в Крыму, мол, голод великий, и прошлый год хлеб не родил, а ныне скотина повымерла, и черная татарва войне рада, и без войны, мол, нынешний год никак им прожить невозможно. «И буде та орда в землю королевского величества пойдет, то должно нам быть заодно с вами».

Адам Кисель упал в кресло, опустил руку с письмом на стол и так, уставившись в одну точку, окаменел. А он-то писал и путивльскому воеводе и королю Владиславу, что запорожцы сбираются только для того, чтобы выйти в море, турецкого царя воевать, а на деле выходит совсем иное! И великого коронного гетмана Потоцкого он тоже убеждал, что казаки намереваются погулять по Черному морю. Пускай рискуют головой, было бы на Украине тихо, а перед турецким султаном дипломаты сумеют отбрехаться. Когда же стали магнаты кричать, что по всем украинским селам голытьба уже поднимает голос, ведутся такие разговоры, что вот-вот запылают панские поместья, коронный гетман двинулся с кварцяным войском на Украину. И все же Адам Кисель продолжал твердить свое. Откуда-то из глубины вынырнула мысль: «А что, если коронный гетман подумает, что и его и короля нарочно ввели в заблуждение, что во мне заговорила русинская кровь?» От этой мысли он весь похолодел.

Надо было немедля что-то делать, чтоб развеять самую возможность возникновения таких мыслей. Письмо путивльского воеводы он сегодня же отправит королю и уведомит о нем Николая Потоцкого. Подумал о Потоцком, и у него опять потемнело в глазах: коронный гетман еще в начале года предупреждал, местных магнатов об опасности восстания на Украине и склонял их собирать надворные команды и спешить на соединение с ним. Кисель и этого не выполнил... Но теперь он пошлет не команду, а целый полк.

Кисель прикинул в уме, откуда можно было бы ему набрать столько вооруженных людей, и схватился за голову: «Сто дьяволов!» В изнеможении он откинулся на спинку кресла. Как он может собрать полк или хотя бы хоругвь [Хоругвь – здесь: воинская часть], если до сих пор и в Гоще вынужден пользоваться командой коронного войска для обуздания черни?

Но посланцы ждали ответа, и надо было что-то отписать путивльскому воеводе. Писарь уже давно держит в руках гусиное перо и только ждет знака. Адам Кисель открыл глаза и расслабленным голосом сказал:

— Пиши! Сперва путивльскому воеводе!

«Наисветлейшего и великого государя Владислава Четвертого божией милостью короля Польского и великого князя Литовского и прочая его королевского величества пан радный короны Польской Адам Свентальдич Кисель, воевода Брацлавский [Брацлавщина – территория современной Винницкой области Украины, а также частично Черкасской, Кировоградской и Одесской], староста Носиевский божией милостью великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всея Руси самодержца и многих государств владетеля, его царского пресветлого величества стольнику и воеводе путивльскому, господину и князю Юрию Александровичу Долгорукому мир и дружелюбие!

Ныне только о том пишу, что все войско Черкасское Запорожское есть верно, лишь един изменник Хмельницкий, простых хлопов подбив с собой, на Запорожье бежал; и все казаки черкасские верны, крест целовали, пошли Днепром добывать изменника того. А светлейший великий государь мой есть в Вильне, оттоле еще к Пруссам отправится, в Кгданське и в Торуне будет, в Варшаве, даст бог, в июне месяце его величество своей особой явится. На меня же возложено дознаться, с чего б то черкасцы иные на Запорожье побежали, и с ясновельможным паном краковским, ежели крымцы будут умышлять, позаботься обо всем... При сем здравствуй во господе!»

III

После смерти Станислава Конецпольского

булава великого коронного гетмана [Великий гетман коронный – министр, руководитель польского войска] перешла к Николаю Потоцкому. Они оба в равной мере ненавидели казаков, но Конецпольский понимал все значение их для спокойствия Речи Посполитой и вел себя с казаками дипломатично. Николай же Потоцкий считал, что казаков нужно держать в страхе. Для него не было большего удовольствия, чем видеть на колу украинского хлопа. После подавления восстания тридцатого года он поехал в свое Нежинское староство только для того, чтобы посмотреть, как вдоль всей дороги, словно вехи, сидят на колах его хлопы, наказанные за бунт.

И Иеремия Вишневецкий и Александр Конецпольский считали, что каждый из них — наиболее достойный во всей Речи Посполитой претендент на булаву польного гетмана. Но по милости великого канцлера Осолинского досталась она Николаю Калиновскому. Такой выбор не только удивил шляхту, но и насмешил: Калиновский был храбрый воин и высокого рода, но он ничем пока особенным не отличался на марсовом поле, к тому же был близорук, даже через улицу не узнавал знакомых. Где ж ему было командовать военными операциями! Это посложнее, чем рассказывать зимними вечерами у камина старинные саги о римских императорах, о Карломане, Роланде и принце Артуре, о Гормунде и Изембаре или о Тристане и Изольде. Его за это любили придворные дамы и даже их мужья, не любил только пан краковский, великий гетман Николай Потоцкий, которому колола глаза его образованность. Толстый, как бурдюк с вином, с выпученными глазами на красном лице, с взъерошенными усами, гетман всегда выглядел пьяным. Потоцкий еще больше возненавидел Калиновского с тех пор, как тот стал подчиненным ему польным гетманом. Калиновский отвечал Потоцкому тем же, и стоило одному из них сказать «да», как другой назло говорил «нет».

В марте кварцяное войско продвинулось к Днепру: польный гетман расположился в Корсуни, а великий коронный с главными силами — в Черкассах.

С появлением войска жизнь на Украине снова как будто вошла в колею. Николай Потоцкий даже начинал думать, что магнаты зря подняли тревогу по поводу бунтов крестьян. А чтоб окончательно успокоить шляхту, он издал жестокий универсал к посполитым.

В этот день Калиновский решил совершить прогулку верхом; весна была теплая, земля курилась, первые листочки источали тонкий аромат, и в поле дышалось полной грудыо. С ароматом сплетались такие же тонкие и нежные переливы жаворонков. Солнце уже склонялось к лесу, когда Калиновский, разнеженный лаской весны, в мечтательном настроении возвращался в замок. Не доезжая до площади, он услышал какой-то шум, подобный морскому прибою, а вслед за тем крики и плач. Так как он издали плохо видел, то спросил у адъютанта:

— Что там такое?

— Кого-то повесили! — равнодушно, как о привычном деле, отвечал тот.

Только подъехав к самой виселице. Калиновский разглядел в петле парубка, а вокруг толпу посполитых и дворовой челяди. Тут же стояла со своими приближенными княгиня Козечина, владелица дворца на острове. Калиновский спешился и подошел к старушке.

Если бы не такой прекрасный вечер, он бы и сам не имел ничего против того, что в петле болтается хлоп. Но сегодня виселица испортила ему настроение. К тому же это уже третья казнь за короткое время. Так нетрудно обозлить и смирных хлопов.

— Простите, княгиня, это по вашему велению?

Княгиня не услышала в его голосе особого восторга и сразу вспылила:

— Николай Потоцкий, пан краковский, разрешает... О, Николай знает, как с ними обращаться... А повесить его велела я... Это мой хлоп. Я теперь никому из них не доверяю: подожжет и сбежит к Хмельницкому. Мне не жаль денег, я его приказала кончить, я за него и заплачу... Учитесь, пане Калиновский, у коронного гетмана... — Повернулась и пошла, по-старушечьи шаркая ногами по пыльной дороге.

Задетый этим замечанием, раздраженный Калиновский, вернувшись к себе, сразу же вызвал войскового писаря.

— Что это за разрешения выдает великий гетман? Людей вешают.

— Вельможный пане гетман, о разрешении не слышал, а пан краковский издал универсал.

— Когда, какой? — Сообразив, что писарь может догадаться, что Потоцкий сделал это, не договорившись с ним, Калиновский густо покраснел и сделал вид, что припоминает. — А-а, это... о причинах перемещения кварцяного войска... Хорошо, оставьте, я перечитаю еще раз.

Поделиться с друзьями: