Клокотала Украина (с иллюстрациями)

ДУМА ВОСЬМАЯ

Гей, хлопцы-молодцы,

Братья казаки-запорожцы!

В бой вступайте, быстро смекайте.

С ляхами пиво варить начинайте...

ЖИВАЯ ВОДА

I

Шляхом на Гощу ехали всадники: трое были в московских кафтанах, а четвертый в казацком жупане. В руках он держал пернач. Это был провожатый от сотницкого управления, а круглый пучок перьев на лакированной палке означал, что он сопровождает официальных особ, имеющих право неприкосновенности. Стрельцы держались степенно и молчаливо, у них были кудрявые бороды и острые глаза: должно быть, путивльский воевода наказал им внимательно приглядываться ко всему в литовской стороне, у черкасских запорожцев. По обе стороны шляха лежали нетронутые земли, перемежавшиеся рощицами, а вдали синела полоска леса. В ложбинах сталью поблескивала вода, доносилось гоготанье диких гусей, кряканье уток, попискиванье пташек, радующихся теплой весне, обильным водам. Деревья стояли еще голые, хотя на пригорках уже зеленела трава, а под кустами, словно пролитая лазурь, синели подснежники. В кустах звонко высвистывали зяблики, а над головой, то выше, то ниже, рассыпали трель жаворонки.

Ехать было легко и приятно, но стрельцы молчали. Провожатому тоже было приказано держать язык за зубами, но его распирало любопытство. Он уже несколько раз пробовал завести разговор, и все напрасно: стрелец ответит «да» или «нет» и опять молчит. Однако провожатый не унимался.

— Вы, верно, едете к пану Адаму Киселю? Как раз в Гощу. Это ж его город. И замок его. И монастырь построил, и школу. Богат! В других городах давно забрали православные церкви под униатские, а у него не трогают. Хоть и православный, а сенатором у них, у поляков. Выходит, когда деньги, так и вера не мешает.

— А что у пана Киселя так велики достатки? — спросил наконец старший из стрельцов.

— Велики ли достатки у пана Киселя? — с готовностью отвечал провожатый. — Да, пожалуй, с вами потягается. Думаете, у него только Гоща? Еще и Фастов, Брацлавщина, город Новоселки, город Кобыжцы. Да, можно сказать, не уступит и польским магнатам, хотя и русин. Леса эти тоже его, а говорят, еще и у вашего царя выпросил дозволения жечь поташ в Трубчевском.

— А как он с людьми?

— Я же говорю, пан — православный, наш, значит, украинец.

— У нас тоже все паны православные, — промолвил с иронией второй стрелец.

Провожатый обрадовался, что наконец вызвал стрельцов на разговор, и теперь стал рассказывать обо всем подробно.

— У вас бог панский, а у нас мужицкий, потому разве вот Кисель да еще там несколько признают его, а то уже к панскому, ляшскому богу потянулись. И правда, какая им корысть от нашего бога? А там и служба и почет. И пан Кисель, должно, только для виду по-нашему крестится, потому, как дошло до дела, так заступился не за православных, а за католиков.

— Это когда же?

— А вот как стали ксендзы взимать с православных десятину на костелы. Хоть ты и не их веры, а пан заставляет отрабатывать барщину и на костел. Другие бы взбунтовались, а наш народ тихий, только сожгли к дьяволу их костел да ксендза убили — и все. Теперь пан Кисель рубит головы заводилам, а главного приказал повесить. Да только не успел: говорят, ночью выломал неведомо кто в стене дыру, отбил замок, связал привратника и главаря освободил. Был — и нет его. И привратников не стало. Обыскали всю Гощу, беглыми их уже записали, а они за решеткой избитые лежат. На свое место бросил их узник.

— А куда же ему бежать-то?

— Как куда? Хотя бы к Кривоносу, к Максиму. Такой есть атаман, говорят, собирает беглых.

— Ты-то его видел?

— Стал бы он каждому показываться, чтоб сцапали его начальники. С людьми его говорил. В каждом селе такого встретишь, а уж на ярмарке и подавно. То милостыню просит, то с кобзой, а то просто казак.

— Что же они говорят? — допытывался стрелец.

Эта настойчивость, должно быть, напугала казака: он, видно, вспомнил наказ сотницкого писаря, потому что вдруг растерянно захлопал глазами.

— Наше дело — служба...

— А на Запорожье бегут? — не унимался стрелец.

Но провожатый уже потерял интерес к беседе и ответил с явной неохотой:

— Да уж кто куда сумеет.

— Мил человек, — сказал добродушно стрелец, — чего спужался? Из Московии тоже бегут к вашему Хмельницкому — и не один! Говорят, армию собирает против поляков. Много уже собрал?

Казак окончательно убедился, что у него хотят что-то выведать. Но не такой он простак, чтобы пойти на эту удочку.

— Мы реестровые его королевской милости казаки, а запорожцы, они вольные, это... всякий там... эге, которые с Хмельницким... а наше дело служба.

В это время всадники выехали из перелеска; на широкой проталине чернели свежие борозды. Несколько пар волов в разных концах поля тащили плуги. Стрельцы за весь день не встретили на шляху ни живой души и потому, завидев людей, сразу же свернули к ним, но в тот же миг все, кто был у плугов, стар и мал, бросились к кустам. Лановой [Лановой – надсмотрщик за полевыми работами], сидевший до того на возу, тоже было побежал, но, видно, заметил у провожатого пернач за поясом, выхватил плеть и стал гнать пахарей обратно. Люди продолжали бежать, остался только дед, сбитый с ног лановым, но и тот хоть на четвереньках, а пытался добраться до кустов. У воза с ярмом всадники сошли с коней и удивленно посмотрели друг на друга.

— Чего это они?

— Испугались.

— Нас?

— А вот лановой скажет.

От кустов, запыхавшись, возвращался поляк с толстыми усами на угодливой физиономии. Плеть он стыдливо сунул за голенище и еще издали закричал:

— Далеко не убегут: я на них собак натравлю, если не вернутся!

— А что это они? — спросил казак по-польски.

— Да посекли их немножко, вот они теперь как увидят верховых, так и наутек... А может, только зацепки искали.

— Случилось что? Пан может спокойно говорить, стрельцы все равно не поймут.

— Ничего не случилось, — по-польски ответил лановой, с любопытством оглядывая московских людей. — Удрали двое, ходят тут, подзуживают, чтоб к Хмельницкому... ну, пан Кисель, чтоб другим неповадно, приказал всех хлопов выпороть. К нашему? — И он кивнул на стрельцов.

— Мое дело в Гощу доставить.

II

От волнения у Адама Киселя даже красные пятна выступили на гладких щеках. Мало того что посполитые явили ослушание, когда речь зашла о податях на костелы, мало того что удрал из-за решетки зачинщик и теперь в любой день, в любой час нужно ждать какой-нибудь неприятности, так еще и горожане заварили кашу. Кисель бросил злобный взгляд в окно: не нравится, что дозорцы выгоняют их на работу, не нравится, что и с них требуют дрова, сено и рыбу для двора.

— А то как же! Живете в моем городе, так и коритесь! И стражу поставляйте! Или — пусть жгут пана? Может, еще и рады будете? — Он снова глянул в окно и кого-то передразнил: «Не обернуть нас в хлопов...» Очень я вас боюсь. Еще и пороть буду!

В это время слуга доложил о посланцах от путивльского воеводы. Кисель встревожился.

— Скажи дворецкому, чтоб выпроводили за ворота горожан, всех до единого!

В письме путивльский воевода писал прежде всего о том, что царь и великий князь всея Руси Алексей Михайлович дарует право Адаму Киселю, кроме Трубчевского леса, золу жечь и делать поташ [Поташ – карбонат калия, главные потребители поташа – мыловарение, красильное дело и стекольное производство] также на старых зольнях и в диком чернолесье, в Недригайлове.