Клокотала Украина (с иллюстрациями)

— От кого? — уже растерянно спросил Петро.

— Сестричкино платье. Ярина просила завезти.

— Ярина? — вскрикнули оба вместе. — Давай сюда!

— У соседа оставил.

— У какого соседа? — торопливо спросил Саливон.

— Должно, у твоего батьки. Что-то больно ты на него похож.

— Ты видел моего старика?

— Видел. Жив-здоров.

Теперь Семену было нетрудно догадаться, что третьим был сам Лысенко.

— А что эта Ярина говорила? — спросил Саливон все еще злым голосом.

— Говорила, чтоб очень не убивались... Два раза даже повторила. Я тогда внимания не обратил, а теперь вижу, что у нее еще что-то было на уме.

— Хотя бы и было. А ты знаешь, что это она выдала Галю, а Галя нам помогала? Ну, не я буду, если не сниму ей головы.

— Ты раньше мне голову сними, потому — в глаза тебе говорю, что ты брешешь, как паршивый пес. Ты спроси, кто такая Ярина, откуда она взялась в замке, кто еще так заступался перед княгиней за Галю, как она. Тогда и казни. — И Семен стал рассказывать, как он встретил в степи Ярину.

Чем дальше он говорил, тем больше разглаживались лица Саливона и Петра. Под конец Семен сказал:

— Это все княгиня, это она свой норов показывает, за князя своего боится. А Ярина и меня пристыдила, что я доселе князю служу. Теперь я понял ее слова и к князю больше не вернусь.

— А если мы тебе накажем вернуться? — впервые подал голос Лысенко. — Нам надобно знать, что замышляет и будет замышлять против православных этот иуда Вишневецкий. Гали не стало. Стася не стало... А ну-ка, что передавала эта дивчина? Так, так, похоже, она еще что-то хотела сказать. Может, думает заступить Галю? Надо разведать. Станешь помогать — живи на здоровье, а не хочешь — тут же прикажу тебя повесить. Живого тебя отпустить уже не можно. Только не надейся нас обдурить: найдем и под землей.

— Развязывайте руки! — сказал Семен, глубоко вздохнув. — Говорите, что и как!

— Скажем по дороге, а сейчас надо двигаться. Будет удирать князь, и ты с ним поезжай, хотя бы в Польшу.

— Разве и такое может статься? — недоверчиво спросил Семен, растирая посиневшие руки. — У него тысяч шесть войска.

— Посмотришь.

VIII

В тот же день отряд Лысенко вышел из лесу и двинулся вверх по берегу Оржицы. Сторожевой дозор успел захватить в Яблоневом всю семью посессора. Кроме лесовиков во двор усадьбы набилось уже полно и местных посполитых. Одни тащили зерно, другие домолачивали скирды хлеба, а не то кололи тут же свиней, резали скот, и все это не для себя, а для отряда Лысенко, у которого народу прибывало с каждой минутой. Здесь же был и войт, который повсюду искал шкатулку с актовыми бумагами. Ее нашли наконец под половицей, и посполитые накинулись на бумаги, как на притаившегося зверя.

— Сжечь их, сжечь!

— Там все наши земли записаны. Все наши души поневолены. Сжечь!

Бумаги начали жечь под окнами, огонь взметнулся под самую крышу, солома была сухая, и через какую-нибудь минуту пылал уже весь дом. Никто не стал гасить пожар. Огонь, крики, радость победы — все это опьянило людей, и они уже со страхом думали о возвращении к вчерашней жизни. Здоровенный парубок долго смотрел на бывалых повстанцев и робко улыбался, но, когда вспыхнул панский дом, парубок вдруг хлопнул шапкой оземь и закричал:

— Не буду я больше работать на пана, иду с вами!

— И я! — крикнул другой.

— Яков, Гараська, пошли казаковать! — подхватил третий. Он выдернул из плетня дубовый кол и пошел выгонять из хлева панских волов, за которыми ходил с малолетства.

Когда на рассвете отряд вышел из Яблоневого, людей стало заметно больше. Шли уже с вилами, с косами, кто и с увесистой дубинкой, а погонщик волов даже с оглоблей.

Семена отпустили только в Жерноклеве. Здесь отряд поджидал Максим Кривонос. В красном жупане, в высокой шапке с красным шлыком, с саблей, украшенной серебряной насечкой, Кривонос встретил лесовиков на майдане. Так же были одеты и его казаки. Рядом с оборванными лесовиками они выглядели как с картинки.

— Привет крещеному люду... — начал было Кривонос, но слова его сразу же потонули в стоголосом гомоне.

Полетели вверх шапки, лесовики карабкались на плетни, на повозки, чтоб лучше разглядеть Кривоноса, на которого каждый из них мечтал походить.

Семен почувствовал, как у него защекотало в горле, и он тоже стал что есть силы выкрикивать:

— Слава! Хай живе!

Лысенко облобызался с Кривоносом по старому обычаю, троекратно, и лесовики закричали снова. На них в окна смотрели перепуганные члены шинкарева семейства, а с панского двора слышались вопли арендатора. И шинкарь и арендатор еще с час назад хотели удрать из местечка, как это сделал ксендз, но у всех околиц уже стояла стража, и не какие-нибудь казаки, а свои же: пастухи, пивовары, истопники.

Семен возвращался в Лубны, охваченный противоречивыми чувствами. С одной стороны, он был рад, что случай этот помог ему разглядеть правду, теперь он даже представить себе не мог, как бы он дрался против людей, которые хотят сбросить с себя панское ярмо, отстоять православную веру и стародавние права. С другой стороны, он совал свою голову в самую пасть князя Вишневецкого: тот может не поверить его рассказу о бегстве от лесовиков, и тогда виселицы не миновать. Но когда Семен вспоминал Ярину, ничего больше не оставалось у него в душе, и он сладко улыбался ее образу. Ей он доверится во всем, пусть видит, кто такой Семен. И он сильнее погнал коня.

По дороге Семен встретил несколько рыдванов с польской шляхтой, все они тянулись на запад. Их сопровождала надворная милиция. Встретил несколько крытых повозок, набитых арендаторами, шинкарями и их семьями. Этих не сопровождал никто, и они вынуждены были при приближении какого-нибудь верхового защищать себя только воплями и слезами.

В замке Семен тоже застал непривычную суету: на валах усилена была охрана, у ворот расположилась целая валашская хоругвь, жолнеры свободно расхаживали по галереям дворца. Он стал внимательнее разглядывать челядь, и у него даже потемнело в глазах: ни одной женщины или дивчины он среди них не увидел. Его догадку подтвердил один из приятелей: оказалось, что княгиня с фрейлинами, служанками и всей своей челядью еще вчера выехала за Днепр, на Брагин. Следом за ней потянулись семьи придворной шляхты. К чему же он тогда так спешил в замок? Теперь здесь все вокруг стало ему немило.

О семье горошинского управителя, выброшенной из рыдвана в лесу, никто ничего не мог ему сказать. Семеном тоже никто сейчас не интересовался, так как его хоругвь с ротмистром Ташицким отправилась сопровождать княгиню, и потому он решил не напоминать о себе, пока сами не спросят.

Семен никому не сказал о походе лысенковского отряда. Но не прошло и дня, как в замок прибежал шляхтич, который в чем был вырвался от лесовиков, и рассказал, что в отряде собралось больше десяти тысяч черни, из Жерноклева отряд двинулся на Переяслав, лесовики похваляются вырезать всех панов до одного, а верховодит всеми Максим Кривонос.

Шляхтича, который пробирался через села в драной свитке, отвели к князю во дворец. Проходя по покоям, шляхтич заметил следы бегства: златотканые драпри с дверей были сняты, столы стояли непокрытые, буфеты пустые... Князь встретил его с нескрываемым презрением:

— Ну и напугали пана, ни один хлоп не пробежал бы столько за ночь!

Шляхтич в оправдание пролепетал:

— Хлопы теперь вынуждают пугаться и не таких, как я, ваша вельможность: нет у нас сил, чтобы встать против всей черни, полагались на вас, вашмость.