Клуб 28, или Ненадежные рассказчики

И не только к могиле Лефевра.

Именно на Введенское кладбище я и пригласил Флору. Мы условились, что я подхвачу девушку в гостинице Mercure Arbat Moscow на Смоленской площади, и вместе двинемся к могилам.

Я хорошо помню, как стал свидетелем встречи генерала авиации Марсиаля Валэна, полковника Лиге и майора Мирле в феврале 1942 года. Именно тогда родилась идея организовать французское авиасоединение в составе советских войск. Когда речь идет о выживании, политические воззрения, говоры и вероисповедание отходят на второй план. Принцип простой: «Сражаться всюду, где сражаются» за свободу и честь Франции (или любой другой родины).

Я свою родину давно потерял. У каждого свой карманный ад, своя личная война, свой крохотный подвиг. Из таких маленьких свершений и сложена жизнь, а «у меня ни грехов, ни подвигов – один только стыд» за утраченную страну, а поверху – маленькие мещанские радости и обывательское счастье, как сегодня, например: променад по городу с приятной во всех отношениях девушкой.

Генерал де Голль поддержал предложение, и стартовала эстафета: переговоры с советским уполномоченным Пугачевым, телеграмма в Кремль, приказ Валэну, распоряжение командующему военно-воздушными силами «Сражающейся Франции» на Среднем Востоке полковнику Корнильон-Молинье – и в декабре 1942 года советские и французские бойцы официально сформировали Третью истребительную группу. Она выбрала эмблемой герб Нормандии – два льва с золотой пастью, а эскадрильи в составе группы взяли названия в честь нормандских городов: «Руан», «Гавр» и «Шербур».

Об этих местах Флора знает не понаслышке: она родилась в коммуне Дьеппа, расположенной в регионе Нормандия, и когда-то даже получила именную стипендию на музыкальную карьеру от властей департамента.

Первые бойцы – Литольф, Прециози, Познанский, Дервиль, Дюран, Жуар, Риссо, Пуйяд – продирались в Советский Союз пешком и велосипедами, на двугорбых верблюдах и тройках, на двухэтажных автобусах и подводных лодках, на такси и угнанных с авиабаз самолетах. Продирались из душного Индокитая и раскаленного Алжира, из-под теней мадагаскарских баобабов и поверх туманов Британии, из пустынного Джибути и затопленных низовий Сенегала – навстречу риску и судьбе, подвигу и долгу. Продирались через бурлящий Каир и прохладный Дамаск, через изрезанную каналами и спаянную мостами Басру, через выгляненные улочки нового Ахваза и терракотовые обломки Ахваза древнего, через изысканный цветастый Тегеран, сквозь частокол нефтяных вышек Баку, пока не оказались на заснеженном аэродроме Иваново.

Флора тоже прилетела в Москву окольными путями через Рим, Берлин и другие европейские города, где успела выступить с концертами.

За годы войны авиагруппа уничтожила 273 вражеских самолета. Погибли 46 французских летчиков. Некоторые из них похоронены рядом с Лефевром. Останки других вы не найдете: они разбросаны от курской дуги до балтийского взморья, от беларусских озер до литовского берега Немана, от смоленских холмов до кенигсбергских развалин.

Рассекая воздух на лайнере, Флора долго смотрела в иллюминатор, гадая, что пережили и запомнили славянские дороги и города. И вы, оказавшись на борту самолета в следующий раз, летящего из Европы в Москву, присмотритесь внимательнее, вглядитесь в мирный пейзаж под металлическим крылом. Там, где выгибаются мосты, поженившие берега рек, щерились беззубой улыбкой железные сваи; где тянутся железнодорожные пути, километровыми рубцами горели цистерны и составы, спущенные под откос партизанами; где золотеют поля, растекались болота из красно-коричневой жижи; где виляют заасфальтированные дороги, глубокими оспинами смотрели в небо воронки, оставленные артиллерийскими снарядами и авиабомбами. Разглядеть такое непросто, но забывать нельзя.

Я выкурил сигарету на входе в отель, неспешно прошел в вестибюль, уселся на диван и кинул Флоре сообщение, что на месте. «Спущусь через пару минут. Надо кое-какие таблетки принять. Я скоро».

Она появилась через десять минут: в светлом пальто, цветастой блюзе, джинсах цвета морской волны и кроссовках на высокой подошве. Волосы светло-коричневого цвета спадают на плечи, мочки ушей подвязаны длинными серьгами в форме католического креста.

Высокая, на полголовы ниже меня, и стройная, как корабельная мачта, она шагала легко, хоть и не выспалась. Я приветствовал ее коротким кивком, а девушка тут же перешла к делу:

– Можно я твой телефон своей подруге отправлю? Я без связи в Москве. Она позвонит и заберет меня после прогулки.

«Не доверяет», – подумал я, подумал и согласился: я бы тоже не стал доверять человеку, приглашающему на кладбище.

– Да, конечно.

Флора быстро набрала телефон и отправила знакомой, мы выдвинулись к метро. На улице закурили, она огляделась по сторонам и показала на здание МИДа:

– Красивое здание.

– Сталинская высотка, построена в конце 1940-х – начале 1950-х гг.

Видишь шпиль над крышей? Изначально здание построили без шпиля, но затем Сталин вызвал архитектора к себе и сказал: «Хочу шпиль». Архитектор отнекивался, возражал, тогда Сталин пригрозил: «Если не ты достроишь шпиль, то это сделают за тебя». Правда, Сталин кое-чего не учел: здание не выдержало бы массивного шпиля, поэтому его сделали из стальных листов, а не железа. Собственно, поэтому высотка на Смоленской площади – единственная из семи, не увенчанная красной звездой.

– А что, в Москве таких высоток много?

– Семь. Туристам часто говорят, что это «семь сестер». После войны Сталин вошел во вкус и по случаю 800-летия Москвы приказал построить высотки, чтобы себя увековечить. Как видишь, получилось: без преувеличения, это самые знаменитые объекты его эпохи. Такие небоскребы и в других городах есть, и даже за границей: в Бухаресте, Варшаве, Киеве, Праге и Риге. В Латвии и Польше я их посетил, а вот в других странах пока не добрался.

– Ты архитектор?

– Архитектор компьютерных систем, – говорю. – На самом деле, нет. Я по первому образованию – историк, но никогда по профессии не работал, к счастью, – я перевел дыхание и суетливо выпалил: – А ты же родом из Шарлевиль-Мезьер – родного города Артюра Рембо?

Она рассмеялась. Мы нырнули в подземный переход, завернули за угол и оказались у вестибюля метро «Смоленская».

– А ты начитан.

– Я загуглил.

– И да, и нет. Я родилась в Дьеппе – это Нормандия, но выросла в Арденнах. Дьепп совсем неплохой городок: галечные пляжи для семейных пикников, атмосфера криминала – романтика! А потом семья перебралась в Шарлевиль. Арденны – особый регион: внешний вид совсем непрезентабельный – вечный дождь и туман, и пахнет бедностью. И если вспоминают местных звезд, то, конечно, Рембо приходит на ум первым. Рембо меня будто всю жизнь преследует. К нам Патти Смит часто приезжает из-за привязанности к его творчеству. И всякий раз она дает концерты. Я познакомилась с ней в 18 лет и сразу почувствовала, как важна аура в музыке. У Патти фантастическая харизма, и она преподала очень сильный урок, почти как мать. А еще в Арденнах жил Мишель Фурнире.

Я разворотил терабайты памяти, припоминая знакомое имя. Мы подплыли на эскалаторе к платформе станции и повернули налево. В голове что-то щелкнуло, и я спросил:

– Маньяк, похищавший и убивавший девочек и девушек? не лучшее начало для знакомства, скажу откровенно: после ремарки Флора поглядела с подозрением. Пришлось оправдываться: я лавировал, как сноубордист на склонах французских Альп от сорвавшейся с вершины лавины. – Расслабься: я по второму образованию юрист, изучал криминологию – науку о преступности и личности преступников, так что биографии маньяков штудировал от корки до корки.

Флора ухмыльнулась:

– Он самый. Когда Фурнире поймали, то посадили в тюрьму, находившуюся аккурат напротив школы, где я училась. Мы с однокашниками бегали смотреть, когда убийцу выводили из тюрьмы и отвозили в суд. Признаюсь: всякий раз нам становилось плохо. Но смерть меня всегда манила и преследовала. Как и Рембо.

Подошел поезд, и мы юркнули в конец вагона. Людей в поезде почти не было: будни, середина дня. Флора повела шеей и повернулась:

– И много ты университетов прошел?