Клуб для избранных

— Наверное, она чувствовала себя плохо весь день, а не пять минут, как пыталась меня уверить. Надеюсь, что с тобой она будет откровеннее, — высказал предположение Марк. — Теперь, когда мы имеем объективные показатели, нет смысла на нее давить. Однако она должна понять, что, утаивая что-то, поступает себе во вред.

Он оказался прав — Вирджиния Дженкинс призналась Лесли, что весь день ощущала слабость и тяжесть в груди, но гнала от себя мысль, что причина в сердце.

В часы посещений Кэтлин не отходила от постели матери, а в промежутках читала, сидя в холле. Узнав о болезни жены, из Нью-Йорка возвратился Уильям Дженкинс. В больницу он обычно приходил по вечерам.

Марк решил, что при дневном свете Кэтлин выглядит еще красивее. Мягкие шелковые блузки, безукоризненно сшитый костюм и распущенные черные волосы придавали ее облику строгую элегантность.

Они виделись несколько раз на дню, когда Кэтлин читала, сидя в кресле, а Марк пробегал мимо, спеша на обход, в «неотложку», блок интенсивной терапии или рентгенологию. Если у него выдавалась свободная минутка, он останавливался поболтать. Каждый день Марк и Лесли сообщали Дженкинсам о состоянии Вирджинии и перспективах на выздоровление. Новость о том, что у нее был сердечный приступ, и дочь, и муж встретили внешне спокойно.

— Это сигнал, мамочка, — заметила Кэтлин, и голос ее слегка дрогнул. — Ты себя не щадишь.

Было решено, что Вирджиния проведет в университетской клинике десять дней, а затем, если состояние стабилизируется, ее переведут в Станфорд.

За это время Марк и Кэтлин узнали друг о друге не так уж много, но оба чувствовали, что им приятно разговаривать, пусть и редко, и видеться хотя бы мельком. Это приятное, теплое чувство не исчезало, когда они расставались, и усиливалось при каждой новой встрече.

Вечером накануне того дня, когда Вирджинии предстояло переехать в Станфордскую клинику, Марк, по обыкновению, нашел Кэтлин в холле. Он опять дежурил, но был не настолько занят, чтобы не остановиться.

— Привет! — улыбнулась Кэтлин и тут же встревоженно спросила: — Что-нибудь с мамой?

— Нет-нет, все в порядке. Я только хотел поздороваться. И попрощаться. Возможно, завтра утром мы не увидимся.

Кэтлин слегка нахмурилась:

— Вы слишком много работаете. Вряд ли вашей жене это правится.

Ее глаза скользнули по обручальному кольцу — простому, старомодному. «А он не похож на женатого», — неожиданно подумала Кэтлин.

Марк тоже посмотрел на кольцо. Он по-прежнему носил его, не зная, что станет с его браком, сумеют ли они с Дженет забыть горечь и боль расставания. Пока об этом рано судить. С того октябрьского дня он несколько раз беседовал с Дженет по телефону. Разговоры были мучительны. Тяготили и слова, и паузы между ними. Оба согласились, что им надо расстаться на время, чтобы подумать. Возможно, потом они попытаются начать все сначала.

По мнению Марка, их брак не распался. Он вообще не совсем понимал, чего Дженет не хватает. Переехав в маленькую квартирку рядом с больницей, купив недорогой проигрыватель и открыв собственный банковский счет, он так и не снял кольца. Такая мысль даже не пришла ему в голову.

Хотя сейчас, глядя на слегка потертое кольцо, пять лет назад полученное от женщины, с которой он теперь почти не разговаривал, Марк недоумевал, почему до сих пор его носит.

— Мы с женой расстались, — сообщил он устремленным на него фиалковым глазам, которые тут же расширились от удивления. Кэтлин оказалась первой, кто узнал об этом. Вероятно, Лесли тоже была в курсе — они с Дженет дружили, — но с Марком она никогда на эту тему не говорила.

— Расстались? — участливо повторила Кэтлин.

— На месяц.

— Пробное расставание?

— Это вы хорошо сказали — «пробное». То есть попробуем, а если понравится, можно потом повторить. И не раз...

Кэтлин одобрительно рассмеялась, явно оценив шутку.

Марк тоже улыбнулся. Его уже давно никто не одобрял — ни как человека, ни как мужчину. Благодаря Дженет он начал сомневаться даже, в своем несомненном достоинстве — профессиональном.

— Означает ли это, — не переставая улыбаться, спросила Кэтлин, — что вы можете пойти со мной на вечеринку? Или это будет неэтично по отношению к маме?

— Нет, не будет. И да, пойду. С удовольствием.

— О Господи! — вдруг воскликнула она с досадой.

У Марка упало сердце. Наверное, она передумала и пытается поделикатнее сообщить ему об этом.

— Дело в том, — пояснила Кэтлин, — что вечеринка по поводу обручения. Вам, наверное, будет неприятно?

— Нисколько, — с облегчением возразил Марк, радуясь, что приглашение остается в силе, и тут же вспомнил о реальном препятствии. — Но ведь я могу в этот день быть на дежурстве...

— А вот и нет — по крайней мере по моим расчетам. Раз вы дежурите сегодня, то следующий раз попадает на пятницу. А вечеринка в четверг, так что все в порядке. Ну что, придете?

— Обязательно, — кивнул Марк, польщенный тем, что Кэтлин не поленилась выяснить его расписание.

Вечер четверга... В течение двадцати лет — с детского сада и до окончания университета — четверг был для Марка рабочим днем, а ночь предназначалась для отдыха перед пятницей. Интересно, кто устраивает вечеринки в четверг? Скоро он это выяснит.

Кэтлин дала ему номер телефона своих родителей в Атертоне, и они условились, что она заедет за ним в полвосьмого.

В четверг Марк ушел из больницы в семь, принял душ, побрился и как раз завязывал галстук, когда появилась Кэтлин — ровно в половине.

— Привет, — сказал он, в очередной раз пораженный ее видом. Сегодня Кэтлин зачесала волосы наверх, оставив несколько небольших завитков, которые кокетливо спускались на шею. Помогая гостье снять пальто, Марк про себя восхитился ее шелковым фиолетовым платьем.

— Привет. Я не слишком рано?

— Нет, как раз вовремя. Я почти готов. Не мог уйти из больницы раньше семи.

— А когда уходили, все было нормально?

— Разумеется. — «Иначе я бы не ушел», — мысленно добавил Марк. Дженет бы не задала такого вопроса. Возможно, Кэтлин просто не понимает... Да нет, она должна понимать — ведь у нее самой мать в больнице, — что врач не может сбежать от своих пациентов просто потому, что у него назначено свидание.

Кэтлин почувствовала, что сказала что-то невпопад, и обвела глазами жилище Марка в надежде сменить тему. Жилище, на ее взгляд, было ужасающим: крошечная каморка — гостиная, столовая и кухня одновременно, — уставленная картонными коробками. Правда, чистая, но какая-то безжизненная. Единственными предметами, выдававшими вкусы хозяина, были пластинки и стереопроигрыватель.