Клуб космонавтики

— Что они, заснули, по-твоему?

— Н-нет.

— А почему их не слышно?

— Они где-то д-далеко.

— Там некуда далеко зайти!

— В-выходит, есть куда.

— Голоса по-любому я бы услышал!

— Значит, не п-по-любому.

— Пошли, — вдруг заявил Артем.

— Куда? — опешили мы с Глебом.

— Туда. Проверим, там они или нет.

— А если все-таки там?! — спросил я.

— Убежим!

4

Художников внутри не оказалось. Провалились сквозь землю, не иначе. Мы прошли по коридорам, готовые в любое мгновение дать стрекоча, посмотрели в комнатах, через силу заставляя себя не зажмуриваться, но никого не увидели. Памятника товарищу Сталину тоже не было.

— Ты говорил, что они здесь, — Артем не упустил возможности поддеть Глеба.

— Да, зд-десь, — насупился Глеб, но что толку упираться, когда все очевидно.

Странности все прибывают и прибывают. Художники заглянули сюда на секунду и убежали? Ладно, пора и нам двигать из леса.

5

Не успели мы шагнуть на асфальт, как увидели девочку лет семи.

Она совсем еще ребенок, в отличии от нас, но в данном случае это абсолютно неважно. Ей могло быть и десять, и пятнадцать, и двадцать, она могла оказаться студенткой, школьной учительницей, тетей среднего возраста с вредным лицом наподобие тети "пива нет" и вообще кем угодно, потому что иногда главным в человеке является то, что у него в руке.

В руке она держала пломбир.

Пломбир!

Именно он. В вафельном стаканчике. Завезли сегодня в ларек. А денег у нас нет.

Я и Глеб посмотрели на Артема. Потом сразу отвернулись, но смысл взгляда был очевиден. Где-то в темных глубинах наших душ таилось огромное желание, чтобы Артем сходил к бабушке и попросил денег.

Да, стыдно. Но чистая совесть не приносит большого удовольствия, поэтому Артем отправился продавать ее за шестьдесят пломбирных копеек (не так уж и задешево). Вернулся он скоро — без совести, но с деньгами.

И мы бегом к ларьку.

Вот он, родной. Маленький, беленький, с надписью "мороженое" над стеклянным окошком. И очереди никакой, чудо расчудесное!

Рядом серый шкаф-автомат газированной воды. Кидаешь монетку, и в стакан наливается газировка — с сиропом или без. За одну копейку получишь обычную воду, за три — сиропную. Но без удара по автомату никакая вода не польется. Почему конструкторы так сделали — загадка. Из-за рукоприкладства бок устройства погнулся, поэтому при ремонте вместо тонкого металла вставили бронированную пластину сантиметровой толщины и подписали — "место для удара". Однако и она сейчас вся помятая.

Газообразная жидкость — ничто по сравнению с тем, за чем мы пришли. Висит на стекле заветная бумажка — "морож. пломб. в ваф. ст. 20 коп", все прекрасно, кроме одного — приколота еще записка, уже нехорошая. "Ушла на базу, вернусь через пятнадцать минут". На какую базу эти продавщицы постоянно уходят? И на сколько в действительности? Они умеют делать со временем все, что захотят, превратить минуту в час для них труда не составит.

Стоим под ларечным окошком, ждем. Народу — нет! Мы одни, если не считать внезапно появившихся невдалеке художников… да что это такое… Все, кончился пломбир, не начавшись.

Идут. Шагают. Выглядят такими же, какими ушли от нас — глаза неморгающие, уставленные в одну точку… Протопали мимо, не остановившись.

От такого мы разинули рты сразу в двух смыслах — переносном и буквальном, причем в буквальном особенно сильно.

В ларьке что-то зашуршало, окошко открылось и раздался голос продавщицы:

— Мальчики! Вы мороженое-то брать будете?

— Д-да, б-будем.

Это не Глеб сказал, а я. Начал заикаться от таких чудес. Чтоб художники не отняли у нас деньги? Немыслимо. Я почувствовал себя космонавтом, увидевшим в иллюминатор плоскую землю на слоновьей спине.

Мы все-таки купили пломбир и отошли в соседний двор.

— В-вот как!

А это уже Глеб.

— Вы глаза их видели? — спросил Артем.

— Угу, — отозвался я, — Такие бывают только у роботов или у механических кукол.

— Да они и двигались, как роботы! — воскликнул Артем. — Солдаты на параде шагают более по-человечески.

— Это все к-камень, — пробормотал Глеб.

— Думаешь? — спросил я.

— Т-точно.

— И что нам делать? — снова спросил я.

— Надо з-забрать м-метеорит и уничтожить.

— Надо, — в этот раз согласился Артем. — Помните, как нам рассказывал дядя Гриша на берегу? С ним что-то такое случалось. И пока та штука не расплавилась, он оставался пришибленным.

— Я х-хотел это сказать с с-самого начала…

— А чего не сказал? — разозлился Артем.

— Н-неудобно было…

— Молодец! — хмыкнул Артем. — Неудобно ему. Тут такое, а ему неудобно.

— А почему метеорит нам ничего не сделал? Иммунитет какой-то?

— Откуда мне знать! — ответил Артем.

6

Мы сели на лавку под деревьями.

— И Павел Федорович! К-который птиц в лесу развешивал! И с ним было т-тоже самое.

— Но это творилось без нашего камня — сказал я.

— Камней несколько, — заявил Артем. — Три — точно. Один дяди Гриши, второй Павла Федоровича, а третий мы принесли. Первые два уже все. Дядь-Гришин сгорел, а Павл-Федорича перестал сам собой действовать. Надо уничтожить камень, только и делов. Хотя через какое-то время он и так потеряет власть.

— Но лучше все-таки уничтожить. Правда, это легче сказать, чем сделать, — вздохнул я. — Мы даже не смогли найти, где художники в лесу прячутся.

— А если д-дождаться вечера? Домой-то они придут. Вдруг родители и д-другие люди поймут, что с ними что-то не так.

— Давайте попробуем, — сказал Артем.

— А до этого чем займемся? — спросил я и сам же ответил — Предлагаю пойти на чердак.

7

На лестничной площадке никого не оказалось, и мы быстро залезли наверх. Как тут здорово! В квартире не так. Всегда какое-то напряжение. В любую секунду может зайти мама и что-то сказать. Что-то хорошее, правильное, напомнить, что пора есть или делать домашку, но все равно. Правильное иногда совсем не то, что нужно. Неужели есть люди, которые не понимают, как прекрасно быть свободным и неправильным?

…Чердак на крыше — словно в космосе. Земля с ее проблемами где-то далеко внизу.

В общем, мы отвлеклись и развеялись. Мало что отвлекает и развеивает так, как настольный хоккей.

Потом небо начало темнеть, а мы собираться назад. Возвращаться к прозе жизни. К вторжению инопланетян.

8

…Могли и не возвращаться. Художники в конце дня пришли домой, но на их странности никто не обратил внимания.

Мы прятались за кустами, когда мимо нас прошагал Мэлс и его родители. Они держали путь от служебной двери магазина, и каждый из них нес тяжеленную сумку с мясом. Шли медленно, ничего не говоря и не оглядываясь — то есть, как всегда. Когда они проходили рядом, Мэлс хотел что-то сказать, но отец одернул его — "не болтай", и тот замолчал. Лицо у Мэлса выглядело неживым, не таким, как до метеорита. Без тупой, но человеческой ухмылки.