Клуб космонавтики
Шрифт:
— Кем ты нас считаешь? — вдруг спросил он и схватил Игоря за воротник.
— Тем, кем вы являетесь, — спокойно ответил Игорь, глядя ему в глаза.
И тот опустил руку, молча отвернулся и ушел.
…Спустя полгода после знакомства Игорь и Вика расписались, но свадьбу не играли. Игорь отказался наотрез. Свадьбы и другие мероприятия, на которые приходит много людей, он не выносил.
…Каждый вечер Игорь прибегал с работы и кидался к своим бумагам. Писал, переделывал, но его по-прежнему не хотели печатать.
После издательств он возвращался почти больной. В одном из них девушка-помощник редактора
— Людям я не нужен, — говорил Игорь.
Затем ему помог отец. Это случилось незадолго до смерти Сергея Владимировича. Один звонок — и книгу напечатали, хотя и небольшим тиражом. Увы, она осталась незамеченной. Большую часть тиража раздали по библиотекам или отправили в макулатуру.
Несмотря на это, Игорь продолжал писать. Так прошло два года, во время которых он почти не выходил из своего кабинета. Считал, что обязан сделать что-то важное.
— Мир мал и хрупок, — часто повторял он.
— Успокойся, войны не будет, — успокаивала его Вика.
— Я о другом.
— Неужели ты хочешь спасти мир? Ты же не ребенок.
— А что, мир спасают только дети? — улыбался Игорь.
Вика не понимала его, а он не пытался объяснять. Или не мог. И все больше замыкался в себе.
Она пыталась вытащить его, как сказала, "из темноты". Уговаривала соединить литературу и жизнь. Хотела, чтоб у них были дети. Но он отвечал — "я не знаю, что сказать своему ребенку".
А дальше стало еще хуже.
У Игоря началась депрессия. Он почти не спал. Уходил ночами в свой кабинет и смотрел на звезды. Таблетки не помогали. И еще он чувствовал вину. Казался себе слабым, никчемным, бесполезным. "По-хорошему, стоит бросить книги и жить, как все люди, а я не могу".
Иногда он просил Вику взять его за руку. "Не спрашивай ни о чем, просто не отпускай меня, пожалуйста". Могло показаться, что он вот-вот заплачет, но он не плакал. Когда приступ проходил, Игорь долго извинялся перед ней.
— Я ломаю тебе жизнь.
— Не говори глупостей, — отвечала Вика.
А потом он ушел. Уволился с работы, забрал кое-какие вещи, рукописи и ушел. Не предупредил, не попрощался, не сказал, где будет жить. Оставил дарственные на квартиру, банковские счета и непонятную записку. "Все, что не вечно, бессмысленно".
Вика искала его. Писала заявления в милицию, обходила знакомых. Никто не знал, где он, а Москва огромная. И все-таки она нашла Игоря, но было уже поздно. Он умер, отчего — неизвестно. Так сказал врач "скорой помощи", приехавший на вызов.
Она узнала о его смерти в ту ночь, когда это произошло. Вернулось одиночество и Вика все поняла.
8
— Я знаю, что случилось, — сказала Вика. — Космос забрал его к себе. Звучит нелепо, но это правда.
Мы с минуту сидели молча, в тишине.
— М-можно… адрес… т-тот, второй… — попросил Глеб.
— Хорошо, — ответила Вика, — и возьмите еще телескоп на память. Я видела, что он вам понравился. А теперь уходите. Мне надо жить дальше.
9
…Выходя из лифта, мы столкнулись
с каким-то дядей в дорогом костюме (я в цене костюмов не разбираюсь, но тут все настолько очевидно, что можно не разбираться). На руке дяди — золотые часы, а в руке — красные, красивоароматные цветы. Он не то чтобы молодой, но и не старый, очень напоминающий дядю из ресторана Останкинской телебашни, который сидел за столиком рядом с тетей в коротком сверху платье, что-то кушал и что-то предвкушал.Я догадался, что он идет к Вике. Вот что она имела в виду, говоря "мне надо жить дальше". На душе стало совсем грустно, но я понимал, что она права. И Вика, и душа.
10
— Нам на д-другой конец г-города, — сказал Глеб. — Точнее, на край.
Он знает, как доехать. У Глеба есть огромная бумажная карта Москвы — со всеми крошечно нарисованными домами, домиками, улицами и переулками. Если ее развернуть, займет всю комнату. Он помнит ее целиком. Мы с Артемом однажды устроили проверку — называли какой-нибудь адрес и спрашивали, что находится поблизости. Глеб отвечал без запинки.
Лицо у Глеба сейчас виноватое настолько, что не передать. Он видел в компьютере отметку о смерти писателя, но нам об этом не сказал. Не смог.
Но упрекать его никто не будет. Ничего объяснять тут, мне кажется, не надо.
11
И мы отправились в метро. Туда, где нет солнца, где из темных пещер выползают змеи-поезда, и откуда можно увидеть город, только закрыв глаза.
12
После нескольких пересадок и получасовой ходьбы мы оказались на месте.
Дом, в котором жил Игорь, был черным и обшарпанным. Деревянный, словно обугленный прямоугольник высотой в два этажа. Гораздо запущеннее тех зданий, мимо которых мы шли с дедом после Останкино. Двор тоже тоскливый — простенькие некрашеные лавочки да засохшие деревья. И местные мужички в небе не парят, не оживляют картину. Людей вообще нигде нет.
Наверное, дом построили еще до войны. Но до какой? До захвата Москвы французами? Монголами с Золотой орды? Или его зачем-то специально состарили, как бронзовую статуэтку?
Рядом — такие же дома, а один из них совсем ужасный, с провалившейся крышей и дырами вместо окон. Стены покосились настолько, что Пизанская башня упадет от зависти. Когда его состаривали, слишком много усердия приложили. Сверх меры перевели стрелки назад, оттого в этих комнатах еще питекантропы обитали.
Но мы не археологи, поэтому пошли к дому Игоря и поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Людей так и не увидели. И не слышно ничего, кроме ветра-сквозняка. Даже страшновато стало.
Свернули налево и попали в длинный темный коридор. Пещера, честное слово! Лампочек нет, только вдали мутное окошко. Как странно — дом маленький, а коридор огромный, в разы больше его. Пятое измерение приспособили?
Дверей — уйма. Одна около другой. Квартиры такие крохотные? Или их тоже увеличили пятым измерением? Нет, не увеличили. Квартира в самом конце оказалась нежилой и открытой. Заглянув, мы поняли, что все выданное со склада измерение истратилось на коридор.
Ладно, будем искать нужную нам дверь. Номера приколочены не везде, поэтому высчитываем. Вернее, Глеб высчитывает, а мы помогаем ему тем, что не мешаем.