Клуб космонавтики

— Паразитируют, как буржуи до революции. И совесть их не мучает. Но ничего не сделаешь. Пойдемте, оставим их наедине с незаслуженным пломбиром… Ой, а что это у нашего друга? — Вилен театрально уставился на неизвестно откуда появившуюся в руках Мэлса пластмассовую баночку.

— Зеленка, — констатировал Владлен.

— Гыгыгы! — Мэлс начал отвинчивать крышку.

— Вы только посмотрите, несчастные дети все в царапинах! Поэтому Мэлс хочет намазать их зеленкой! Раскрасить! Целиком! С головы до ног! Чтоб не получилось заражение крови! Даже если они будут сопротивляться! Маленькие дети не понимают опасности!

— Мы попробуем остановить его, — буркнул Владлен, — но не за просто так.

— Несомненно, наш труд должен справедливо оплачиваться. Мэлс вон какой здоровый! В нем силы, как у четверых. Вы явились за пломбиром, значит у вас есть шестьдесят копеек. Есть? Или пусть красит?

— Есть, — со злостью ответили мы.

6

…Они всегда так делают. Изображают спектакль с твоим участием, и если не захочешь стать зеленым, придется отдать деньги. Считают, что милиция не поможет, ведь по карманам никто не лазит. Из-за зеленки их и прозвали "художниками". Мы им уже несколько раз попадались.

Когда наши монетки оказались у них, Мэлс от радости включил магнитофон, и оттуда захрипели странные слова — "плыви ты наша лодочка блатная, куда тебя течением несет, а воровская жизнь — она такая: от тюрьмы ничто нас не спасет".

— Прекрасная музыка, — расчувствовался Вилен. — Сколько мудрости в нескольких строках. Доживу ли я до того дня, когда они зазвучат по первому каналу телевизора?

Потом посерьезнел, доигрывая роль.

— Я добр, поэтому хочу сообщить нечто важное. Мы давно за вами приглядываем, и хотим сказать, что вы вступили не на тот путь! Вы — отщепенцы! Сами по себе, вдали от коллектива! До добра это не доведет, поверьте мне!

7

…Из-за леса медленно поднялась туча. Пушечным ударом прокатился гром. Страшный, тяжелый, безжалостный, он разорвал воздух на клочки и улетел вдаль. Небо стало черным, ветер начал угрюмо трепать листву. Застучали первые капли дождя и принесли сырой холод.

Но на самом деле мы сидели на лавочке, светило солнце и погода была замечательная. Грозу и бурю пришлось нафантазировать.

Примерно так я однажды написал сочинение о природе. Сказали написать — я и написал. Быстро, почти не задумываясь. Учительница проверяла тетради во время урока, и, дойдя до моей, сняла очки, протерла, снова надела, и так еще пару раз, пока читала. Поставила пятерку, но возле оценки стояла надпись "ой". Что это значит, понятия не имею. С тех пор я в плохом настроении часто выдумываю что-нибудь книжными фразами. Хотя без особой пользы.

Когда на душе мрачно, хочется, чтоб мир вокруг соответствовал, а сегодня он просто смеется надо мной.

8

Читать я научился рано.

Когда мне было три года, мама открывала букварь и говорила:

— Вот буква "А". Аааа. Треугольник с палочкой посередине. Покажи, где еще буква "а"?

И я по просьбе мамы тыкал пальцем туда, где был нарисован этот самый треугольник. Не догадывалась она, что я уже знаю не только эту букву, но и все остальные, вплоть до мягкого знака, но сообщить о своих знаниях стесняюсь.

Мы тогда жили не здесь, а на другом краю Москвы, в общежитии, поэтому папа и мама возвращались с завода совсем поздно, забирая меня из детского садика, когда уже темнело и хотелось спать. Так что родителей, можно сказать, я видел только по выходным. Да и то папа почти все субботы полдня опять был на работе.

В садике воспитатели с нами не сидели. Очень уж много нас, не успеешь к каждому. И так едва удавалось следить, чтобы дети никуда не залезли и оттуда не попадали.

И мы весь день существовали сами по себе. Когда не спали и не ели, то играли во что-нибудь. Я обычно играл один. В моем распоряжении были кубики, машинки, солдатики и множество книг. Большей частью старых и потертых, но из них ловко строились башни, пещеры, крепости, а еще выяснилось, что книги можно читать.

До того как я, сидя вечером в одиночестве у подножия огромного детсадовского шкафа, прочитал первое слово, затем неожиданно предложение, и потом целую страницу, буквы мне показывали всего несколько раз, и никто не думал, что я их запомню, а тем более смогу соединить в слова. Однако получилось именно так, причем все произошло само собой, без усилий. Чудеса, и только.

Когда я закрывал глаза, буквы и слова становились живыми существами с другой планеты. Кто-то напоминал паука, кто-то кляксу, кто-то грустный, а кто-то веселый, смеялся и пританцовывал. Слова сами научат себя читать, надо лишь подружиться с ними.

Я подружился. И долго сохранял дружбу в тайне. И от воспитателей, и от родителей. От всего мира.

Говорить к тому времени я, разумеется, умел, но говорил мало. Не больше остальных, хотя и не меньше. В детском садике болтать не с кем, а дома папа с мамой уставшие, завтра им снова вставать ни свет ни заря и путешествовать на завод сквозь огромную Москву.

Поэтому я почти всегда молчал. Но иногда родители спрашивали меня, как что называется — окно, кровать, дверь. Однажды отец указал пальцем на холодильник, подмигнул маме и хитро произнес:

— Ну-ка, сынок, что это?

И я не спеша ответил:

— Хо-ло-диль-ник.

А о том, что надпись на табличке сбоку гласила "Холодильник бытовой компрессионный "ЗИЛ — 63", не сказал.

Родители очень радовались. Какой умный сын растет! Папа вспоминал, мог ли он выговорить в моем возрасте это трудное слово и понял, что нет, ведь холодильников в те времена советская промышленность почти не выпускала.

Так вот, где-то в три года мне надоело по просьбе мамы выискивать буквы. Надоело — и все. Упрямым я был уже тогда, и в один прекрасный день в ответ на предложение поискать в тексте "кружочек" (буковку "о"), я быстро и недовольно прочитал вслух десяток — другой слов, в которых находилась эта самая "о".

Мама уронила букварь и долго смотрела на меня. Затем и папа что-то уронил и глядел на меня тоже долго и неподвижно. Глазами большими-пребольшими. Так долго, что я расплакался и родители кинулись меня успокаивать.

Потом было совсем неинтересно. Они открывали передо мной взрослые книги, расстилали газеты, и просили почитать "вот тут", "там" и "в самом низу". Папа сидел красный и раз за разом повторял "не может быть". Естественно, почти ничего из написанного я не понимал. Узнав об этом, родители облегченно переглянулись, но все же спустя пару дней отвели к психологу.

Психолог, солидно небритый дяденька в белом халате на протяжении часа безуспешно пытался со мной поговорить, а затем, отчаявшись, сказал, что "нарушений нет, но в школе ему будет скучно".

9

И он оказался прав. В школе мне действительно невесело. Точные науки я не люблю, а книг по неточным перечитал больше, чем положено и старшеклассникам. А что касается литературы, то грустнее вообще не придумаешь. В этом году зимой меня даже вызывали к директору. Учительница (не та, что ставила пятерку за описание природы), пожаловалась, что я демонстративно скучаю на уроке. Хорошо, что вскоре ее перевели в другой класс. Не знаю, злая она или просто тупая. Обычно злость и тупость присутствуют в человеке одновременно. Да, было скучно, но я это не показывал никак. Что ей померещилось, непонятно.