Клуб радости и удачи

И всему этому я верила. Такая сила убеждения была в ее словах.

Она говорила: если я буду слушать ее, то узнаю, что знает она: самые верные слова всегда приходят сверху, самыми первыми, на открытом дыхании. А если я не буду слушать ее, говорила она, то мои уши будут склоняться к словам других людей, которым не надо придавать большого значения, потому что они приходят не сверху, а из самой глубины сердца, где у каждого запрятаны собственные помыслы и нет места для меня.

Слова, которые произносила мама, приходили сверху. Я припоминаю, что всегда смотрела на ее лицо снизу вверх — со своей подушки. В те времена мы с сестрами спали все вместе на большой двуспальной кровати. У моей старшей сестры Дженис была аллергия, поэтому по ночам она всегда свистела как птичка, за что получила прозвище Нос-Свистулька. Руфь была Костяная Нога, потому что умела растопыривать пальцы на ногах как ведьмины когти. Мое прозвище было Глазок-Бояка, потому что я боялась темноты и всегда крепко-крепко зажмуривалась, а это, по мнению Дженис и Руфи, было глупостью. В детстве в течение нескольких лет я всегда засыпала последней. Я изо всех сил вцеплялась в постель, чтобы подольше не засыпать.

— Твои сестры уже отправились в гости к Старому Мистеру Чоу, — шептала мама по-китайски. По ее словам, Мистер Чоу охранял двери, ведущие в мир сновидений. — Ты тоже готова повидаться со Старым Мистером Чоу? — И каждую ночь я отрицательно трясла головой.

— Старый Мистер Чоу показывает мне плохие места, — плакала я.

Старый Чоу отправлял моих сестер в мир снов, но на следующее утро они никогда ничего не помнили. Он широко распахивал дверь и для меня, но, когда я пыталась проскользнуть в нее, быстро захлопывал ее, стараясь пришлепнуть меня, как муху. Вот почему я всегда пулей вылетала назад.

Но в конце концов Старый Мистер Чоу уставал и оставлял дверь без присмотра. Кровать тяжелела у изголовья и медленно запрокидывалась назад. В результате я соскальзывала с нее головой вперед, пролетала сквозь дверь Старого Мистера Чоу и приземлялась в доме без окон и дверей.

Помню, однажды мне приснилось, что я провалилась сквозь дырку в полу в доме Старого Мистера Чоу и оказалась в ночном саду. Я услышала, как Старый Чоу кричит: «Кто забрался ко мне на задний двор?» — и побежала. На бегу я топтала какие-то растения с кровавыми прожилками, потом неслась по длинным грядкам, переливавшимся всеми цветами радуги, мимо клацающих зубами львиных зевов, [9] пока не оказалась на огромной детской площадке, где рядами стояли одинаковые квадратные песочницы, и в каждой лежала новая кукла. И моя мама, которая находилась совсем в другом месте, но тем не менее видела меня насквозь, сказала Старому Мистеру Чоу, что знает, какую куклу я выберу. Поэтому я решила взять совсем другую.

9

По-английски цветок называется еще более устрашающе — «драконий оскал».

«Останови ее! Останови ее!» — кричала мама. И когда я попыталась убежать, Старый Мистер Чоу погнался за мной со словами: «Вот видишь, что получается, когда ты не слушаешься свою маму!» От страха у меня отнялись руки и ноги, и я не могла сдвинуться с места.

Наутро я рассказала маме свой сон, а она рассмеялась и сказала:

— Не обращай внимания на Старого Чоу. Он всего лишь сон. Ты должна слушаться только меня.

А я воскликнула в ответ:

— Но Старый Чоу тоже тебя слушается.

Сейчас, тридцать с лишним лет спустя, мама все еще пытается заставить меня слушаться. Через месяц после того как я ей сказала, что мы с Тедом разводимся, мы с ней встретились в церкви на похоронах Чайна Мэри, чудесной девяностодвухлетней старухи, которая становилась настоящей крестной матерью каждому ребенку, входившему в двери Первой китайской баптистской церкви.

— Ты очень похудела, — произнесла мама своим страдальческим голосом, когда я села рядом с ней. — Ты должна побольше есть.

— У меня всё в порядке, — ответила я и улыбнулась в подтверждение своих слов. — И вообще, не ты ли говорила, что на мне все всегда сидит в обтяжку?

— Ешь побольше, — настоятельно сказала она и ткнула в меня небольшой, обвязанной шнурочком книгой с надписью от руки: «Готовим по-китайски. Чайна Мэри Чан». Книги продавались у входа, всего по пять долларов, выручка шла в Фонд помощи беженцам.

Органная музыка стихла, и священник прочистил горло. Это был какой-то новый пастор. Приглядевшись, я узнала в нем Вина, мальчишку, в свое время воровавшего бейсбольные карточки вместе с моим братом Люком. Только потом Вин, благодаря Чайна Мэри, попал в богословскую школу, а Люк угодил в окружную тюрьму за продажу ворованных автомобильных стереоустановок.

— Мне до сих пор слышится ее голос, — обратился Вин к присутствующим. — Она говорила, что Бог сделал меня из хорошо подобранных частей, так что для меня было бы позором попасть в ад.

— Уже крем-ирована, — прошептала мама деловито, кивая в сторону алтаря, где стояла в рамке цветная фотография Чайна Мэри.

Я прижала палец к губам, как делают библиотекари, но она не поняла моего намека.

— Вон тот, это от нас. — Она показывала на большой букет из желтых хризантем и алых роз. — Тридцать четыре доллара. Все искусственное, он будет стоять сколько угодно. Можешь отдать мне деньги потом. Дженис и Мэттью тоже вносят часть. У тебя есть деньги?

— Да, Тед прислал мне чек.

Тут священник попросил всех склониться в молитве. Мама наконец замолчала, промокнув свой нос бумажным носовым платком, в то время как священник произносил:

— Я вижу ее перед собой: она поражает ангелов своей китайской стряпней и восторженным отношением к жизни.

Все подняли головы и встали, чтобы спеть гимн номер триста тридцать пять, любимый гимн Чайна Мэри: «Ты можешь быть ангелом, каждый день на земле…»

Но мама не пела. Она пристально смотрела на меня.

— Почему это он посылает тебе чек?

Я не отводила глаз от сборника текстов, выводя:

— Лу-чась сол-неч-ным све-том и на-пол-ня-ясь ра-дость-ю…

Так что она мрачно ответила на свой вопрос сама:

— Он занимается обезьяньим делом с кем-то другим.

Обезьяньим делом? Тед?! Мне захотелось рассмеяться: ну и выражения она выбирает, да и сама мысль хороша! Невозмутимый, спокойный, безволосый Тед, чье дыхание не меняется ни на йоту даже в пароксизме страсти! Я очень живо представила себе, как он постанывает: «Оох-оох-оох», — скребя у себя под мышкой, а потом шустренько подскакивает, издает пронзительный визг и, покачиваясь на матрасе, тянется к чьей-то груди.

— Нет, я так не думаю, — сказала я.

— Почему?

— Я не думаю, что нам стоит говорить про Теда сейчас и здесь.

— Почему с психе-атриком ты можешь говорить об этом, а с собственной матерью — нет?

— Психиатром.

— Психе-артом, — поправилась она и добавила, пытаясь перекричать поющие голоса: — Мать лучше всех. Мать знает, что у тебя внутри. От психе-арта ты станешь только хулихуду и увидишь один хеймонмон.

Я вернулась домой, раздумывая над тем, что она сказала. Мама была права. Последнее время я действительно ощущала себя хулихуду. И все окружающее казалось мне хеймонмон. Я никогда не задумывалась над тем, как это можно выразить по-английски. Кажется, самыми близкими по значению были бы выражения «прийти в замешательство» и «темный туман».

Но на самом-то деле эти слова значат гораздо больше. Наверное, их не так просто перевести потому, что они обозначают присущее именно китайцам чувство, будто вы падаете головой вперед через дверь Старого Мистера Чоу, а потом пытаетесь найти дорогу назад. Но вы так испуганы, что боитесь открыть глаза, поэтому становитесь на четвереньки и ползком, на ощупь, ищете дорогу в темноте, прислушиваясь к голосам, чтобы понять, в какую сторону держать путь.

Я разговаривала со многими из своих друзей — пожалуй, со всеми, кроме Теда. И каждому я рассказывала всю историю по-новому. И тем не менее каждая версия правдива, я была в этом совершенно уверена, по крайней мере в тот момент, когда рассказывала ее.