Клубника в горьком шоколаде

— Насчет бабки значит? — дыхнул перегаром Евстифей. — Угадал?..

Рогаткин кивнул, хотя хотел спросить вовсе не про бабку. Его собеседник задумался, снял с плеча рюкзачок и присел на корточки.

— Тебе мои мысли, думаю, вряд ли, нужны?.. — Евстифей потёр переносицу и вытащил из рюкзачка мятый галстук.

— Ни к чему, — Лев Тимофеевич присел неподалеку.

— Значит, факты? Ну, слушай, следак… Я уже много лет живу в этом мире, — вздыхая, начал разговор Евстифей. — Так много, что мне уже надоела эта помойка, — Койотов обвел глазами улицу Пичугина и посмотрел на облака.

Лев Тимофеевич чертыхнулся, ожидая, что бомж будет не меньше часа подходить к интересующей его теме, но был приятно удивлен.

— Значит, слушаешь?.. Я лично видел, как новая жена Хазарова тащила мешок с добром. Куда тащила?.. На помойку! Когда?.. За три дня до свадьбы. Демонстративно! В красных резиновых перчатках!

— Почему с добром? — ухитрился вставить Рогаткин. — А не с мусором?..

— Я успел в нём порыться, — замахал одной рукой Евстифей, другой пытаясь надеть галстук.

— И что там было?

— Вещи какие-то, — Евстифей поморщился и добавил: — Старьё.

— А где мешок?

Евстифей тоскливо поглядел на Льва Тимофеевича и вздохнул.

— Мешок бабка отняла, — оглянулся он на избушку Матрёны Гуряевой.

— Так-так, — достал блокнот Рогаткин. — А хронологию событий помнишь?

— Ну, вроде… Дай закурить? — вздохнул Евстифей.

Рогаткин достал сигареты.

Койотов посмотрел на следователя розовыми без ресниц глазами и откашлялся:

— Значит так, ночью, за три дня до свадьбы, новая супруга Магомедыча тащила на помойку какой-то мешок, ясно, да?..

— Ну.

— Я как раз собирался домой.

— Отсюда? — кивнул на помойку Лев Тимофеевич.

— Ну… Зашел за дерево отлить, подождал, пока она уйдет, и вытащил мешок из бака.

— Тяжелый?

— Да нет, но взять его с собой я не мог, — Евстифей вздохнул. — Я шёл на свидание, — с тихой гордостью пояснил бомж и добавил: — Я и сегодня иду…

— Где ты его спрятал? — перебил следователь.

Койотов оглянулся на кусты за помойкой и продолжил:

— Спрятал и вернулся забрать его через три дня, утречком.

— И что, мешок за три дня не исчез? — удивился Лев Тимофеевич.

— А кому тут брать? — подбоченился Койотов. — Чужие здесь не ходят!

— А мусоросборник?

— Так я травкой забросал, — пожал плечами Евстифей. — Тут же не видно в канавке.

— А дальше?

— Матрёна, — проворчал Евстифей, — мешок экспроприировала… Я чуть не умер от жути.

— Почему? — не понял следователь.

— У нее кулачище знаешь какой?.. — поежился Койотов и сплюнул. — Ведьма, одним словом.

— Настоящая?

— А то!

Лев Тимофеевич закрыл блокнот, пожал руку Койотову, и направился к избушке Матрёны Гуряевой.

ВЕДЬМА

Заслуженная старуха сидела в сирени и размышляла. По стене её избы стлался нежно-зелёный девичий виноград, рядом кучерявился махровый миндаль, а в корзинке попискивали котята.

— Совсем малыши, — наклонился над ними Лев Тимофеевич.

Бабка вздрогнула и взглянула на него, из глубоко-посаженных колючих глаз на Рогаткина, казалось, посмотрела вечность…

За полчаса до этого следователь подметил, что к бабке уже потянулся народ и когда зашёл к ней в калитку, то увидел гадание — Матрёна Ильинична раскладывала на карточном столике пасьянс из карт. Подождав, пока бабка закончит, а дама, для которой производилось гадание, покинет территорию, Лев Тимофеевич боком протиснулся в заросший дворик.

— Гражданка Гуряева, я — следователь, — сообщил он и сел напротив бабки Матрёны. — По моим данным, к вам в руки попали вещи, ранее принадлежавшие вашей соседке Лиле Юльевне Калюновски.

По лицу Гуряевой прошла волна недоумения.

— Котятишки-ребятишки, — скрипучим голосом проворчала бабка, глядя на полосатых котят в корзинке.

— Я хочу изъять эти вещи, — Рогаткин осмотрелся и строго поинтересовался: — Где мешок, Матрена Ильинична?..

— Без бумажки не отдам, — вскинулась бабка. — С печатью!.. Нет, с двумя! И со штампом. Я свои права знаю!..

Лев Тимофеевич неловко повернулся и задел столик с картами. «Вылитая ведьма!» — неожиданно подумал он.

— Там какие-то старые шляпы, кофта… Зачем они тебе? — сварливо вопросила бабка, собирая с земли упавшие карты.

— А вам зачем? — Лев Тимофеевич мысленно досчитал до десяти и предложил: — Отдайте мне эту старую кофту из мешка, а я вам новую куплю!

— Ты лучше себе галстук купи, а то стыд прямо, — Матрёна Гуряева подняла скрюченный палец и громко возвестила: — И детей ищи! Не то ищешь.

— Ищем детей, — покраснел Лев Тимофеевич. — А вы что-нибудь видели?..

— Видела, как они уезжали на машине перед ураганом, с нянькой и охранником.

— Куда?

Матрена Ильинична пожала плечами:

— Куда-куда… Откуда я знаю? Я же на крыше сидела, а они по земле шли.

— Они сами шли?

— Нет, она их за руку вела! — бабка высыпала из фартука карты на стол и рассерженно покосилась на следователя.

— Лиля Юльевна?

— Лилька, а кто ещё? — Матрена Ильинична вздохнула. — Я еще удивилась, куда она их тащит?.. Ты чего, пошёл уже?.. — обрадовалась она.

— Пробейте номер машины охранника Хазарова, — позвонил с поста охраны Рогаткин. — Фамилия? Сейчас узнаю…

ДАВАЙ, ПОГОВОРИМ

В маленькой спальне горел один лишь ночник — хрустальная лилия на длинной изогнутой ножке.

— Ир, ты всё ещё его любишь? — спросила Байкалова, глядя, как Ирина усаживается у неё в ногах.

— Да, я люблю Кима.

— А он об этом знает?

— Не думаю, — Ирина посмотрела в окно, на свисающую зелёную виноградную гроздь.

— То есть у вас ничего не было? — заключила Байкалова.

— Ну, он… разочек поцеловал меня в щеку, — Ирина пожала плечами и добавила: — Дружески.