Клятва похоти и ярости

— Ты можешь навестить его. Хочешь, я побуду с ней?

— Нет, все в порядке. — Я протянул Эмилии руку, и она вскочила на ноги, переплетя свои пальцы с моими.

Я не был готов, когда мы вошли в больничную палату Томми. Я видел, как умирало множество людей, сам добивал их, калечил и подвергал пыткам. Это было по-другому. Отсутствие насилия вызывало тревогу. Тишина, нарушаемая только щелчками и хрипом аппарата искусственной вентиляции легких, дышащего за него. Было больно видеть его таким беспомощным. Было больно чувствовать себя беспомощным. Трубки и провода служили напоминанием о том, каким хрупким он был сейчас, как неуверенно цеплялся за жизнь.

Эмилия шагнула к нему, на ее щеках блестели слезы. Она не знала Томми так, как я, но она проводила с ним время. И, как всем, кто проводил в присутствии Томми больше пяти минут, он ей нравился.

— Я могу подождать в приемной, — тихо сказала она. — Я не убегу. Обещаю.

Хотел ли я, чтобы она ушла? Нет. Я всегда справлялся со своими обидами в одиночку, насилие и виски были моим собственным методом лечения. Но вот она была здесь, словно какой-то ангел, предлагающий мне немного передышки в моих страданиях.

— Нет. Останься.

Слегка кивнув, она присела на дальний край кровати, взяв безвольную руку Томми в свои. Когда я сел рядом с ней, она тоже взяла мою, служа связующим звеном между нами. И так мы оставались в течение нескольких часов, безмолвное бдение в больничной палате. Если он хоть что-то осознавал, я хотел, чтобы он знал, что я здесь. Что я буду рядом с ним там, где раньше мне это не удавалось. Чувство вины вонзалось мне в грудь, как проклятый нож, с каждой минутой все сильнее, пока я не преисполнился отвращения к себе. Если он умрет… Нет, он не умрет.

Медсестры в конце концов выгнали нас в полночь, и только ранним утром, когда я держал Эмилию на руках в темноте, она, наконец, заговорила.

— Это не твоя вина, Джио.

Хотя, это была моя вина. Я был боссом, и это означало, что каждое решение, приведшее к этому, зависело от меня. Я должен был догадаться, что этим парнем был Шейн О'Хара задолго до того, как он погиб. Я упустил шанс. Потому что я отвлекся в то время, когда должен был быть сосредоточен на все сто процентов.

Эмилия перевернулась и положила ладонь мне на щеку.

— Он выкарабкается. Он слишком упрям и раздражающе оптимистичен, чтобы умереть.

Я надеялся, что она права, потому что не знал, что бы я без него делал.

***

Я подъехал к складу на окраине Квинса. Эмилия сидела на пассажирском сиденье, ее взгляд скользил по ряду полуразрушенных и погруженных в тень зданий. Мне следовало оставить ее в больнице с Томми. Я действительно не знал, зачем взял ее с собой. Весь день мои мысли были заняты обвинениями и повторяющимися разговорами, воспоминаниями… о том, что я мог бы сделать по-другому. Эмилия была одной из них.

Так что, возможно, какая-то долбанутая часть меня хотела, чтобы она это увидела и убежала, потому что я сказал себе, что на этот раз я мог бы просто отпустить ее. Это было необходимо, потому что моя одержимость ею была вредна для нас обоих. Но то, что я должен был сделать, и то, что я сделал бы, как всегда с ней, противоречило друг другу.

— Сиди здесь.

Я вышел из машины и направился к складу. Последние двадцать четыре часа были как в тумане от виски и ярости, и это стало их кульминацией, потому что Уна нашла парня, который стрелял в Томми, и я был готов обрушить на этого человека то возмездие, которое редко позволял себе. Эта дикая жажда крови пульсировала в моих венах, как яд. Я хотел покалечить, убить и уничтожить всех и каждого, кто сыграл хоть какую-то роль в причинении вреда Томми. Внутри полуразрушенного здания было припарковано несколько машин, их фары освещали ужасную сцену передо мной.

Это место было давно заброшено, но в центре стоял одинокий мужчина, Дэвид О'Хара, его связанные запястья были прикреплены к цепи на потолке. Он был избит и окровавлен, его обнаженный торс покрывали порезы, оба глаза заплыли. Одного соска не хватало, и из этого места, словно из крана, текла струйка крови. В зале звучала симфония ударов кулаков Джексона по его телу, зловещий скрип цепи и медленное «кап, кап, кап» крови, разбрызгивающейся по пыльному бетону. Тени раскачивались взад-вперед в свете фар вместе с его телом, словно демоны, танцующие и извивающиеся на стенах.

Несколько человек Джексона слонялись поблизости, но никто не осмеливался подойти слишком близко. Вероятно, потому, что Уна сидела на капоте ближайшего внедорожника, сжимая в руке нож. Томми был одним из немногих людей, о которых она заботилась. Когда Джексон отступил, она заняла его место, с холодной улыбкой на лице приставила нож к его груди и вонзила лезвие. Он закричал и дернулся, когда она отрезала ему второй сосок.

— Пожалуйста, — умолял он.

Я улыбнулся.

— Здесь ты не найдешь пощады, но можешь умолять за свою никчемную жизнь.

Томми даже не дали такого шанса.

Уна начала вырезать линии на его теле, превращая его в свой личный холст. Обычно она не была такой беспричинной. Для нее насилие всегда имело цель, и я был таким же, но сейчас все было иначе. Это не было логичным и просчитанным, потому что этот человек пытался забрать кого-то у нас. На самом деле Томми должен был быть мертв прямо сейчас, а он висел на волоске. Благодаря этому куску дерьма.

— Джексон. — Я взглянул на своего друга, и он одарил меня злобной ухмылкой.

— Хочешь, я лишу его нескольких пальцев?

Я кивнул.

— Сначала взбодри его. Он выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание.

Джексон достал из багажника машины футляр и набрал в него шприц с адреналином. В ту секунду, когда он воткнул его Дэвиду в шею, тот дернулся, забившись, как рыба на леске. Джексон рассмеялся.

— И добро пожаловать обратно в свой личный ад. Пальцы рук или ног?

— Рук. — Уна сморщила нос. — Ступни отвратительны.

В течение следующего получаса они вдвоем разбирали О'Хару по частям, наполняя его адреналином каждый раз, когда он подходил слишком близко к краю. Но он умирал. Его кровь растеклась по полу под ним, как мрачное зеркало, отражая свет и мрачную версию и без того отвратительной сцены.

— Хватит, — сказал я, когда Джексон отрезал последний палец.

Его кисти превратились в обрубки, кровь текла по рукам и груди, словно какой-то болезненный фонтан. Голова его безвольно повисла, ноги подкосились. Я схватил его за подбородок и ударил по щеке, заставляя его посмотреть на меня сквозь полуприкрытые веки.

— Ты убил моего сына, — выдохнул он, слова звучали невнятно из-за распухших губ и, несомненно, сломанной челюсти.

Он был прав. Мы убили его сына, а он пытался убить Томми, и если бы я был логичен, то попытался бы остановить кровопролитие, но я был нелогичен. Он пытался убить Томми, и мне было наплевать, что к этому приведет. Этот человек заплатит за свою серьезную ошибку, за то, что пришел за мной и моими людьми.