Клыкастые страсти
Шрифт:
И только подумать, что когда-то и он был таким глупцом.
Смешно.
Что ж, жизнь вылечила его от этой нелепости. Теперь он может сосредоточиться на главном.
Мало кто знает, какое это изысканное наслаждение — играть людьми, как пешками на доске. И мало кто на это способен. И даже среди тех, кто способен, порой процвета-ют странные заблуждения. Какая-то совесть. Или — того хуже — справедливость! Ну вот что это такое скажите на милость! Или хотя бы покажите!
Где,
Если бы все было справедливо, он сейчас был бы главой Совета. Он — самый ум-ный, хитрый и жестокий. И по справедливости — должен быть самым сильным. Но это — не так.
Пока…
А еще есть такая глупость, как «воздаяние за грехи»! Глупее этих слов вампир отродясь не слышал. Что — неужели у нас кому-то за них воздается!? Да никому!
Только тем, кто слишком глуп чтобы вывернуться!
Ха!
Ему-то это не грозит.
Что бы ни произошло — он останется вне подозрений, как… ха-ха жена того смешного мальчишки, Цезаря. Что самое смешное — жена именно того мальчишки украсила его ветвистыми рогами. И плевать хотела на его заслуги перед Римом. Он тоже был не лыком шит и изменял ей направо и налево. Они друг друга стоили, но Помпея оказалась в проигрыше. [1]
1
Имеется в виду Гай Юлий Цезарь (Gaius Iulius Caesar) (100-44 до н. э.), римский государственный деятель и полководец. В начале 61 до н. э., покидая Рим и отправляясь на год управлять Дальней Испанией, Цезарь развелся с Помпеей из-за подозрения, что она была замешана в святотатстве. По этому поводу Цезарь, как сообщают, заявил: «Жена Цезаря должна быть вне подозрений». Прим. авт.
И где здесь справедливость?
Смешно.
Хотя… если она есть на свете — через несколько недель он станет одним из самых сильных вампиров.
И это будет просто замечательно.
Вампир улыбался холодной и жестокой улыбкой. Власть. Что может быть привлекательнее власти?
Ничего.
И очень скоро она будет в его руках.
Глава 3. Гадости бывают разные. Черные, белые и красные…
Оказавшись у меня дома, Вадим повел себя довольно странно. Он плюхнулся в кресло и уставился на меня. Сидел, смотрел и молчал. Как прокурор.
— На мне что — узоры выросли? — огрызнулась я на третьей минуте.
— Это я и пытаюсь выяснить, — честно признался Вадик.
Я подчеркнуто тщательно осмотрела себя, перегнулась, чтобы поглядеть через плечо, и покачала головой.
— Ни узоров, ни цветов, ни рогов. Жду объяснений.
— Присаживайся, — вампир кивнул на второе кресло напротив.
Я решительно уселась на вертящийся стул перед компьютером и сцепила пальцы на
затылке. Самая моя любимая поза, когда приходится говорить о чем-то серьезном.— Ну и?
— Юля, о чем вы разговаривали с шефом?
Как Вадим не старался показаться спокойным, в его голосе звучала какая-то странная нотка. Как здоровенная хрустальная ваза с трещиной. Вроде бы все так и то, ничего не заметно, а звук не тот. Не тот — и все тут.
— Да ни о чем, — протянула я. — Заключили временное перемирие. Пока эта комиссия не уедет, будем изображать горячую любовь.
Из Вадима, словно стерженек выдернули. Он расслабился и откинулся назад.
— Слава Богу!
Я захлопала ресницами. Это до чего же надо вампира довести, чтобы он о Боге заговорил!? И что тут вообще происходит? А вот мы это сейчас и выясним! И фиг этот клыкастик уйдет отсюда, пока я не получу всю политинформацию!
— Колись, Вадик!
Вампир не стал строить из себя Зою Космодемьянскую.
— Юля, я понимаю, что тебе сложно согласиться, но Мечислав — он, в сущности, неплохой хозяин. Он умный, он не жесток, он не стремится причинять другим боль ради своего удовольствия…
— Может быть, хватит рекламы!? — зло перебила я. Вампир поднял руку.
— Юля, позволь мне закончить. Мечислав — мой хозяин уже много десятилетий. Я привык к нему и не хочу никого другого. Сейчас я говорю с тобой откровенно, и, признаюсь тебе, за этот разговор мне шеф может голову оторвать. Я очень надеюсь на то, что он ни-когда не узнает о нашей беседе.
— То-то ты меня все время Юлей называешь, — покривилась я. — Стараешься подчеркнуть, что сейчас говоришь со мной как лицо независимое?
— Вряд ли меня можно так назвать, — покривился вампир. — Но речь сейчас не об этом.
— И об этом тоже, — вздохнула я. — Не затягивай, Вадик. И называй меня так, как приказал твой хозяин. Ты ведь привык?
— Привык. Юля, ты действительно хочешь помочь шефу остаться в живых и сохранить пост Князя Города?
Я на миг задумалась. Потом тряхнула головой.
— Да мне как-то все равно. Раньше мне вообще хотелось его убить, а сейчас, когда я его увидела,… нет. Сейчас мне не хочется причинять ему зла. Хочется, чтобы он оставил меня в покое.
— Это тебе придется решать с ним. Но зла ты ему не желаешь?
— Не желаю.
Я прислушалась к себе — и поняла, что говорю искренне. Действительно, Мечислав по-ступил со мной и с Даниэлем, как порядочная сволочь, но сейчас я уже не была на него так отчаянно зла. Время действительно лечило раны. Я и не замечала, но в первую очередь дни и ночи выгоняли из моей души то, чему там места не было. Ненависти — в первую очередь. Я никогда не умела ненавидеть. Особенно если ненависть была незаслуженной. Я отлично знала, что если бы нам дали время, Мечислав вывернулся бы из кожи, снял последнюю рубашку и прошелся босиком по огню, только чтобы его друг остался жить.
Времени нам не дали. И виновных я отлично знала. Катька, которой черт не велел за-ткнуться и утопиться в унитазе. Рамирес, который мог отложить решение вопроса на од-ну ночь до становления Мечислава в роли Князя Города. И Елизавета, которую я… нет, не ненавидела! Это была не злость и не ярость. Это было холодное и спокойное решение убить. Медленно и мучительно. За каждую минуту страданий Даниэля. За каждую секунду. За каждый его крик боли. Только тогда я смогу отпустить призрак любимого человека на свободу. Только тогда.