Ключ от берлинской квартиры

По всему району славилась Ольга Антоновна своим умом и правдою. А женщины знали ее еще и как искусную вышивальщицу. Как живые, росли на ее вышивках цветы, улыбались у криницы дивчины парубкам, а вода в ведрах была так натуральна, что вот-вот выплеснется с рушника.

Согнали оккупанты народ на третий расстрел Ольги.

Вот подошел к месту казни эсэсовский взвод. Крепче обнял хлопчик свою маты и закричал на всю площадь. Но не душевная немощь была в этом крике, а непреодолимая сила. Ибо знал хлопец, что батько сражается под Москвой, и не только к нему, а ко всему народу шел голос его сердца, звавший в последнюю минуту к отпору и борьбе.

— Видишь ли ты, батько? — закричал хлопец.

— Вижу! — всколыхнулась площадь в едином порыве.

Автоматчики стали оттеснять народ от смертников. Уже строились по отделениям черномундирники с черепом и скрещенными костями на рукаве.

Тогда раздался громкий женский голос. Как резкий клекот низко пролетающей птицы, пронесся он над толпой.

— Нехай писля нас живут ще краше! Вечно красуйся, ридна ненька!

И выхватила Ольга Антоновна спрятанный на груди вышитый ею платок и высоко, насколько позволяли ослабшие силы, подбросила в воздух. И он взлетел, как голубь, и, распрямившись в неожиданном дуновении ветра, затрепетал, как знамя.

И все увидели на нем самое дорогое лицо.

Раздался залп.

Дрогнула толпа. А ветер нес к круче расшитый цветными шелками платок с изображением Ленина. За ним, горланя, стреляя в платок, бежали эсэсовцы.

С тех пор ни в якой хате, ни в Сорочинцах, ни на наших хуторах нельзя не побачиты такого платка.

Может, где похуже, где получше изображены черты самой близкой нам всем людыны. Но спросите любую хозяйку, никто не скажет, что вышивала она. «Це Ольгин платок, Бондаренчихи»,- така буде видповидь.

Вот и у нас в углу, тихесенько сознаюсь, внученьки моей, Валюшки — работа. А и она скажет — Ольгин платок. А внизу красными нитками вон как старательно вышито:

«Да разве найдутся на свете огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!»

ХОЗЯЙСТВО ГЕНЕРАЛА КОРЖА

Еще в начале третьей июньской декады 1941 года он создал ядро будущего Пинского партизанского соединения.

И вот я лечу из Минска к нему, Герою Советского Союза, генерал-майору в отставке, по зову сердца возглавившему после войны колхоз.

Корж! Фамилия эта стала легендой в Белоруссии.

«Партизанским краем» называется хозяйство. Тогда и теперь тут сражались и продолжают сражаться люди, Природа и сегодня не поддается слабым. У нее крутой нрав, одолеть который дано лишь упорным и сильным. А такими не бедно Полесье.

С воздуха картина необычайно живописна. Темно-зеленая густота хвойных лесов, голубеющие ленты змеящихся Лани и Морочанки. Серовато-стальные пески, пески. Седые дымки над крышами населенных пунктов, застывшие в легком морозце.

Господствует же над всем коричневый цвет. Он окружает леса, властно вторгаясь в них и деля на участки. Коричневые площади притаились у деревушек, они бок о бок с сочти чернью больших массивов, вспаханных под зябь. Коричневый цвет, он ошибочно манит глаз лишь с воздуха. Ибо это — болото, трясина, топь. Черные же квадраты, вторгающиеся в это гиблое царство — поднятая целина, дающая невиданные здесь урожаи.

Итак, хозяйство. В нашем сегодняшнем понимании оно не нуждается в пояснении, Ну, а в прошлом? Всем ли попятно былое его толкование, применительно к условиям войны? Так, с добавлением фамилии командира, назывались отдельные воинские части. Такие таблички на развилках фронтовых дорог со стрелкой, указывавшей направление, помогали куда надо добираться. Конечно, у партизан табличек не было, но на штабной карте в Москве они тоже значились «хозяйствами»… Короткие невыдуманные рассказы о людях и разных событиях напомнят читателю о некоторых мужественных характерах и замечательных делах не столь уж давно минувших дней.

Внук Сусанина

Так все называют Владимира Цуба, колхозного лесника, и плотника, и шорника. Собственно, по «штатному расписанию», он только объездчик. Все остальное — оттого, что не любит сидеть сложа руки и сызмальства пристрастился от деда к ремеслам. Ему тридцать один год. И хотя на вид неказист, в руках его большое мастерство и сила. За эту силу, за любовь к труду его выбрали в правление колхоза.

Деревушка Новина небольшая и со всех сторон наглухо замкнута высоченными лесами. Ладные колхозные постройки и дома колхозников, школа и баня, даже заборы и колоды для пчел — все это новое, выросшее на обугленном месте.

Выдолбить в великаньем стволе жилье для лесных пчел, устроить для них удобное пристанище и склад для меда, смастерить окошко, чтоб пчелы свободно проникали, и лаз для руки — для этого тоже требуется немалая сноровка. И этому научил его тоже дед Иван Павлов. Владимир почему-то на болгарский лад произносит отчество деда.

Было так. Во время фашистской облавы, как партизаны называли жестокую блокаду, когда в кольце нескольких дивизий отсиживались в болотах, прикрытых острыми пиками сосен, в Новину пришел отряд в сорок четыре человека. Сорок автоматчиков, три сапера и капитан. Из деревушки все давно ушли в лес, увели и скот. Только в одной избе два деда Цуба — братья: Иван да Михаил Павловичи.

— Тяжко нам в лесу,- сказал старший Иван,- восемьдесят не сорок. Может, Михайла подастся, меньшой все ж, только семьдесят шестой пошел.

Но и младший не покинул родного дома.

Немцы предложили в награду корову, приведенную с собой. Голодная, она натужно мычала. Корова станет собственностью того, кто доведет их до партизан. Знают: старикам ведома тропа через болота.

— Николы! — затряс седой бороденкой младший. — Слышь, немчура поганая, николы!

Хотя слово не было понятно капитану, один только вид гневно выкрикивавшего его Михайлы был достаточно красноречив. Выстрел. Бородка деда окрасилась кровью. Он упал к ногам старшего брата.

— Ставь корову в хлев,- приказал тот офицеру,- я вас поведу,- и махнул рукой в сторону леса.

Очевидцев не сохранилось. Только прорвав блокаду, партизаны нашли в болоте сорок пять трупов. На сорок пятом пулевое ранение. Это и был Иван Павлов Цуба, полесский Сусанин. Он лежал, как бы вглядываясь в небо голубыми глазами, в которых застыло счастье.

Со всей категоричностью Корж уверял меня: «Да, да! Глаза были вельми (очень) счастливые».

Усомнившись вначале, я потом сам себе признался, что был не прав. Действительно, разве не великое счастье восемь десятков лет ступать по родимой земле, а потом навечно сердцем припасть к ней, отдав жизнь за ее свободу?

Ветеринар

Легкий, подвижной, круглощекий. Над воротом белоснежной, как медицинский халат, рубахи нависает острый кадык.

— Мишка до фрицев лют был,- сказал бывший партизанский разведчик, работник Старобинского райисполкома Иван Черняк,- ох, зол. Патронов бы не осталось, так кадыком пронзит.

И вовсе не шуткой прозвучало это, потому что и от других я слыхал о бесстрашном двадцатилетнем партизане.

Как-то с двумя бородачами лежали в засаде в кювете он, Миша Тельпук, подстерегая вражескую машину. Было известно: должен проехать защитного цвета «опель-капитан» со штабным офицером, который везет план наступательной операции против партизан.