Книга апокрифов

Иль честь забыли?

Гильденстерн

Как красноречиво!

Гамлет

Красноречиво? Что ж, а если я,

Как то уже в истории бывало,

На площадь выйду с этим красноречьем?

Розенкранц

Народ вам предан, принц.

Гамлет

И во главе их

Прогнивший трон низвергну?

Гильденстерн

О, мой принц,

Ведь это же политика!

Гамлет

Прекрасно

Вдруг цель перед собою обрести!

Спасибо, господа!

Розенкранц

Прощайте, принц!

Розенкранц и Гильденстерн уходят.

Гамлет

Быть или не быть - таков вопрос.

И если быть, то кем? О небеса,

Конечно, принцем! Стоя возле трона,

С улыбкой кланяться, лояльно, низко...

А почему бы не занять мне трон?

Ах, там - другой. И надо ожидать,

Пока его сживет со света совесть.

Нет! Нож вонзить в предательскую грудь

И отомстить за смерть отца. И смыть

Позор ужасный с ложа королевы.

Так что ж? Колеблюсь я? Но почему?

Неужто трус я? Нет и трижды нет!

Когда на рожу мерзкую гляжу,

На рот его, обвислый и слюнявый,

На глазки, юркие как мыши, то

Я чувствую: он у меня в руках!

Я мог бы душу черную постигнуть!

И репетирую тайком... Вот роль!

Да, быть актером... обнажить до дна

Ужасное, бесстыдное коварство,

Что скрыто в лицемерии улыбки...

Великолепно! Но увы, тогда я

Лишь современникам скажу о нем,

А после - никому? Ну нет, шалишь!

Навеки заклеймить все зло и гниль,

Что он вокруг себя распространяет

По Дании! Вот праведная цель!

Подумать только! Я - поэт! Могу сложить

Такую жалобу, что не умрет,

Могу перстом нетленным указать:

Вот грязный чирей! Люди, поглядите!..

Какое красноречье! И не жаль

Растратить порох даром? Ну и что?

Не выйти ли на рыночную площадь

И созывать народ, и говорить...

Поймут меня, пройму их метким словом,

И высеку огонь, и призову

На битву с тиранией. Как прекрасно!

Как соблазнительно! Но я не смог бы

Тогда играть... Ах, жалость! Ведь какой

Актер тогда умрет во мне... Однако

Будь я актером – разве мне поднять

Такую бурю, чтоб качала троны?

Да, но о чем тогда бы стал писать

Я в пьесах? Жаль... Так что же, что же? К черту!

Сорвать ли маску с подлеца игрой,

Или игрой навеки пригвоздить

К позорному столбу? Иль с трона сбросить

Кровавого злодея, как собаку?

Что делать? Ну, а если, скажем, я

О мести лишь болтаю? Если стать

Хочу актером, только чтобы маску

Слепить с проклятого лица? Уж если и играть,

Так для того, чтоб выразить все то,

Что в глубине души моей кипит,

Играть затем, что должен я играть,

Из самого себя ваять фигуры

И добрые, и злые. Но его бы

Сыграл всего охотней я. Вот роль!

Актером быть? Или писать? Но только

Не ради мести, ради счастья. В слово

Вдохнуть кусочек жизни. Да, писать...

Писать... Всего лишь? И не говорить?

Не зажигать? Не звать речами толпы?

Да, да. Героем быть, искать людей,

Свободным стать, как жаворонка пенье,

Чтобы и сам поверил я всему,

Что им скажу. Так решено! Быть чем-то,

Актером быть? Писать? Будить народ?

Быть иль не быть? Ах, да! Что делать мне?

Чем должен Гамлет стать? О, сколько, право,

Свершил бы я, когда бы стал хоть кем-то!

Но кем? Вот в чем вопрос!

1934

Ромео и Джульетта

Молодой английский дворянин Оливер Мендевилль, странствовавший по Италии с учебными целями, получил во Флоренции весть о том, что отец его, сэр Уильям, покинул этот мир. И вот сэр Оливер с тяжелым сердцем, проливая слезы, расстался с синьориной Маддаленой и, поклявшись вернуться как можно скорее, пустился со своим слугой в дорогу по направлению к Генуе.

На третий день пути, как раз когда они въезжали в какую-то деревеньку, их застиг сильный ливень. Сэр Оливер, не сходя с коня, укрылся под старым вязом.

– Паоло, - сказал он слуге, - взгляни, нет ли здесь какого-нибудь albergo [45] (45), где мы могли бы переждать дождь.

– Что касается слуги и коней, - раздался голос над головой сэра Оливера, - то albergo за углом; а вы, кавальере, окажете мне честь, укрывшись под скромной кровлей моего дома.

45

трактира (ит.)

Сэр Оливер снял широкополую шляпу и обернулся к окну, откуда ему весело улыбался толстый старый патер.

– Vossignoria reverendissima [46] (46), - учтиво ответил молодой англичанин, - слишком любезны к чужестранцу, который покидает вашу прекрасную страну, отягощенный благодарностью за добро, столь щедро расточаемое ему.

– Bene [47] (47), любезный сын, - заметил священник, - но если вы продолжите ваши речи, то вымокнете до нитки. Потрудитесь же слезть с вашей кобылы, да не мешкайте, ибо льет как из ведра.

46

Ваше преполобие (ит.)

47

Хорошо (ит.)