Книга-диалог 2
Шрифт:
Я: Ну Бог же управит? Я же честно Ему минут по 40 в день молюсь. Час в неделю с психоаналитиком и тот сильно жизнь меняет. А тут 40 минут с Богом каждый день!
С: Управит. Не сомневайся.
Я: Может, литературу обсудить? Я вот сейчас Буковски читаю. Из-за него, кстати, во многом этот запой и вышел. Заразил меня. Думал, тоже, если нажрусь, сразу стану успешным писателем и женщины будут меня любить (из-за фильма «С легким паром» так миллион раз нажирался). В итоге – просто нажрался и все. Работу потерял.
С:
Я: Падальщики сраные! Типа, поддерживают и сочувствуют, а по факту радуются чужому падению. А выправился, в себя пришел – ноль лайков.
С: Просто люди видят, что ты уже и так выправился и поддержка тебе не так нужна.
***
Я: Мама позвонила. Прервался. Разговор не буду пересказывать…
Первый лайк в соцсетях…
Попишем еще, или к маминому приходу еду приготовим?
С: Давай попишем. Писательский эгоизм – важная составляющая творческого успеха.
Я: Прошлую книгу я когда писал, особо не отвлекался на соцсети. А эта – просто отчет о переписке в соцсетях. И сейчас вот отвлечься хочется.
С: Хочется написать якобы матери второго сына: «А что, твоя мама, поддерживала тебя в том, чтобы столько лет про ребенка не говорить?»…
Хотя и так ясно – поддерживала (если, конечно, все правда). Мамы они всю жизнь в такой херне дочек поддерживают. Может, даже инициатором и была…
А еще хочешь написать другой своей тоже старой любви (с которой, правда, секса не было, а была полубезответная юношеская любовь – гулять гуляли, целоваться – не целовались). Сейчас тоже живет в Сарове. В гражданском браке. Дочь 12 лет. Провинциальной стала совсем. И уже не такая красивая. Пишет тебе какие-то глупости… «Разум – это то, что делает нас людьми. Так что взрослей». Думает, что ты умный, раз писатель и в Москве живешь. Тоже умничать пытается. Хотя она и раньше такой была…
Я: Ты решил меня со всеми моими знакомыми насмерть перессорить?
С: Все персонажи вымышлены. Совпадения случайны.
Я: А если писать про людей осторожно, без цинизма, по-доброму, то читать не интересно?
С: Даже и писать не интересно.
Я: И какой из меня учитель литературы в школе? С таким подходом?
С: Это если будет, то еще не скоро. Давай, хоть, до нового года доживем.
Я: Этак книга вообще не идет! Прошлая лучше была. В ней была надежда, что хоть что-то из этого получится. Здесь – разбитость и безнадежность.
С: Просто ты нащупываешь свой голос. Приноравливаешься к процессу. Книги, это, ведь, условность. Важно поставить на поток сам процесс – пишешь такие диалоги, выносишь их на люди, тебя при этом не убивают, не исторгают из социума. И при этом как-то на жизнь зарабатываешь. И тебя читают.
Я: Пока что не читают. Из социума исторгнут. Денег нет. И тревожность внутри такая, как будто сейчас с ума сойду. Вся надежда – что Бог управит. При том, что я христианской
жизнью, хорошо если на 1/5 живу. И даже не то, что живу на 1/5, а стараюсь на 1/5. Если бы старался изо всех сил, а получалось на 1/5, было бы ничего. А я принципиально стараюсь только на 1/5. И надеюсь, что Бог не накажет.С: Многие и настолько не стараются. И ничего! Живут лучше тебя.
Я: Они совсем не воцерковленные. С них и спроса нет.
С: А священники бывшие? У тебя два знакомых, которые из священников ушли и живут сейчас «нормальной жизнью».
Я: Неизвестно еще, что с ними будет.
С: Нормально живут. И дальше все у них будет нормально. И ты это прекрасно знаешь. А если и случится что плохое, то не потому, что Бог покарал. Бог не мстительный садист.
Я: Хочешь сказать, не такой жестокий, каким кажется, если начитаться святых отцов?
С: Может, тебе, реально, полчаса посидеть носом подышать? Давно, ведь, так не сидел.
Я: Тогда не успею ничего написать к маминому приезду.
С: Постоянный страх не успеть – и есть тревога.
Я: А страх, что я сейчас в каком-то смятенном и неправильном состоянии ума и потому не то пишу – не тревога? Ночь будет – ночью и буду сидеть.
С: Посмотри, хоть, может, еще кто-то лайкнул пост?
Я: Не хочу отвлекаться. Хочу возбудить ум, чтобы он родил уже что-нибудь.
С: Ты гораздо скованнее в этой книге, чем в прошлой.
Я: Уволили недавно – скуёшься тут!
С: Мне кажется, в учителя тебе не надо. Сковывает одна мысль об этом. А девчонка та, если уж очень хочется, пускай потом приезжает и живет с тобой в Москве.
Я: Сейчас сложно планировать. Если я стану известным писателем, может, богатым буду и все поменяется. А если нет, то все будет по-другому. Короче, сейчас такой период, что предельно не понятно, что будет завтра.
С: А может, научишься писать эти диалоги в спокойном ключе, без вываливания чрезмерно личного, мата, мастурбации и прочих непотребств?
Я: Как-то я сейчас прихожу в себя и кажется, что менеджер по продажам в Москве, это как-то все-таки лучше, чем школьный учитель в Сарове. Свободы, определенно, больше. И вдали от знакомых. Как в домике. В норке. Спрятался в огромной Москве как иголка в стогу сена, и нет меня! И пиши, что хочешь.
А Саров – деревня. Идешь по улице, навстречу одни знакомые, молчат, как пни, и зенки лупят, а сами думают: «Хоро-о-ош! Писатель!». Какое уж там в школах преподавать! Что я, буду девятиклассниц заставлять со мной хором «ада нет» кричать? Про невроз свой им непотребства рассказывать (невроз был связан с сексуальными моментами, подробности о которых см в первой книге-диалоге).
Продажи, конечно, нормально времени не оставляют для творчества, но продажных вакансий так много, а входной ценз там такой низкий, что можно каждые полгода увольняться, месяц-два книгу писать и потом снова на полгода устраиваться.