Книга Семи Дорог

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Буслаев, поднимаясь.

Эссиорх вышел проводить его.

– Прости! – смущенно сказал он. – Порой мне кажется, что я… хм… Она, конечно, просветляется, но о-о-очень медленно!

– Все нормально. Улита есть Улита! Если бы она изменилась, я бы затосковал, – с пониманием сказал Меф.

Хранитель щелкнул замком, выпуская его.

– Подожди меня у мотоцикла! Минут через пятнадцать я спущусь, и стартанем!

– Стартанем? Куда?

– Навестим дом, в котором жил Толбоня. Будет досадно, если мрак нас опередит. И еще одно… будь осторожен!

– С какой стати? – напрягся Меф.

– Да так. Шесть-то еще осталось… – задумчиво откликнулся Эссиорх, но объяснять ничего не стал.

Меф спустился и, дожидаясь Эссиорха, уселся на вкопанной шине. Вскоре к нему вышел хранитель и стал отстегивать цепь, которой мотоцикл был прикован к дереву. Сразу же, точно чертик из табакерки, на балкон выскочила нестарая плотная женщина в махровом халате. Видимо, выскакивала она из ванной, потому что на голове было намотанное тюрбаном полотенце.

– Придурок! Эгоист! Хам! – визгливо закричала она на Эссиорха. – Тюрьмы на тебя нет! Куда мотоцикл на газон выпер? Весь двор бензином завонял! Руки таким отрывать надо! Прихвостень! Неудачник! Бездарный мазила! Святоша! Бабе своей рот заткни!

К удивлению Мефа, Эссиорх слушал женщину не только благосклонно, но и крайне внимательно. Чтобы ничего не пропустить, даже задрал голову и перестал воевать с заедающим замком.

Вопящая особа исчезла не раньше, чем этажом выше появилась Улита и, внезапно свесившись, попыталась попасть соседке по голове мокрым полотенцем. Ее «тюрбан», по всем признакам, побаивался. Тявкнул что-то несколько раз и скрылся, пообещав сохранить мокрое полотенце как вещественное доказательство в уголовном деле.

Эссиорх закончил воевать с замком.

– Кто это? – спросил Меф, кивая на опустевший балкон.

– Наша подруга Маргарита Павловна.

– Чего-то не пойму! Зачем ты разрешаешь ей на себя орать? – спросил Буслаев с недоумением.

Хранитель улыбнулся.

– А зачем запрещать? Друг тебя жалеет, а недруг невольно оказывает услугу, вытрясая из тебя пыль. Мне недавно пришло в голову, что только тот, кто говорит обо мне мерзости, говорит правду. Надо только уметь правильно слушать, не пропуская ни одной детали.

Он завел мотоцикл, прогревая двигатель, медленно поддал газу и дернул головой, приглашая Мефа сесть сзади. Переезжая мелкую лужу с плавающей в ней газетой, Эссиорх размышлял о том, что окончательно отехнократился. Число «СТО» в газетном заголовке он прочитал как Эс-Тэ-О.

Глава 8 Брунгильда

Все главные гадости в мире делаются с умным и честным выражением лица. Опора мрака – «хорошие» люди. О чем беспокоится плохой человек? Тихо украсть, хорошо спрятать и сидеть с милой улыбкой, чтобы никто ничего не пронюхал. О чем думает «хороший» человек? Всех заесть, всех построить, за всех все решить и перекроить мир по своему стандарту, при этом не изменившись самому. Свет, защити нас от хороших, а с плохими мы и сами управимся!

Эссиорх

Было около часу дня, когда Ирка вышла на балкон и завыла волчицей. Она давно потеряла способность превращаться в волка, но вой был убедителен: так надрывен и печален, что многочисленные собаки во дворе сперва пугливо притихли, а затем разом, точно по команде, разразились брехливым лаем.

Ирка смущенно кашлянула и вернулась в комнату.

– Ну как? Выпустила пар? – шепнул Багров.

Ирка кивнула, натягивая на лицо вежливую улыбку.

Брунгильда повернулась на стуле, который даже не скрипнул, а жалобно всхлипнул.

– Девять… всего девять, а должно быть десять! Так я и знала! Это конец! – прохрипела она, потрясая пузырьком.

– Почему конец? – терпеливо спросила Ирка.

– Как ты не понимаешь? Вчера у меня было двадцать витаминок С! Я специально пересчитала! А сегодня осталось девять! Значит, я случайно выпила одиннадцать вместо десяти! Я срочно должна посмотреть в Интернете, насколько это опасно. Ну, конечно, тебе-то все равно, что бы ты ни говорила!

Ирка мягко забрала пузырек.

– Их десять!

– Девять!

– Десять. Смотрите: два шарика склеились!

Брунгильда проверила, правду ли та говорит, и только тогда согласилась успокоиться.

– А-а, значит, ложка была мокрая! Уф, у меня сердце провалилось! Ну да, вас-то, конечно, глупо грузить моими бедами!

Ирка и Матвей уже третий час сидели у будущей валькирии каменного копья и понемногу начинали звереть. Она умела заводить (и заводиться) лучше золотого ключика, круглогодично пребывала в состоянии вежливой истерики, которая была гораздо тяжелее, чем если бы она просто швырялась утюгами, потому что от него еще можно увернуться, а от вежливой истерики не спрячешься.

Валькирию, еще не знавшую, что она валькирия, звали Галиной, но все, даже родители, называли ее Брунгильда. Было ей лет двадцать пять. Круглые серые глаза, редковатые брови, нос картошкой, короткие торчащие волосы. Брунгильда была огромна, как медведица, но не толста, а именно огромна. Щекастая голова, минуя шею, упраздненную природой за ненадобностью, сидела на мощном туловище. Руки были так могучи, что могли придушить лошадь. Про ноги и говорить нечего. Это были не ноги и даже не колонны, а нечто неизвестное даже древней истории, богатой всевозможными Данаями, Златыгорками-богатыршами и прочими дамами атлетической комплекции.

Когда Багров впервые увидел ее со спины, он решил, что это мужчина-культурист, одетый в женскую кофту. Но когда она обернулась, понял, что обознался. Поначалу Брунгильда отнеслась к новым знакомым подозрительно. Как и многие москвички, она была убеждена, что столица населена толпами маньяков и единственный способ выжить – никому не верить, ни с кем не разговаривать, никому не улыбаться, никому не смотреть в глаза, и тогда, возможно, тебе дадут чуть-чуть пожить.

При всем своем богатырстве она была пуглива и женственна. При всяком шорохе вздрагивала, боялась резких звуков и острых предметов, носила шляпку со скрещивающейся ленточкой и шелковые кофточки, в ухе виднелась изящная сережка-бусина, а на запястье – браслет в виде дудочки из растягивающейся резинки.

И только когда Багров, зайдя со спины, незаметно достал трубочку от шариковой ручки и выдул на ее волосы немного заговоренного праха одесского авантюриста Бубы Садовского, человека, способного втереться в доверие даже к мумии фараона, Брунгильда преисполнилась необходимой доброжелательности и пригласила их домой.

Пока они поднимались по лестнице, Ирка незаметно толкала Матвея локтем и пилила его за некромагические штучки. Он вздыхал и неубедительно бормотал, что Буба не возражал бы и вообще все делается только «заради доброго дела для».