Книга сияния

«Боже, – взмолилась Рохель, – прости меня и помилуй». Из-под наклонной крыши она видела темную ленту реки, огни замка, что мерцали как звезды, упавшие на землю. Мир был столь прекрасен. Так страхи Рохели, пусть ненадолго, развеяла добрая надежда – в тот самый миг, когда черное крыло Ангела Смерти легко задело скошенную оконную раму.

Во всем городе царила какая-то тревожная суматоха, словно подуло злым ветром. Под астрономическими часами собралось стадо заблудившихся овец. Кони сворачивали с тропы вдоль речного берега, куда выносило дохлую рыбу. Коровы, прежде такие смирные, били копытами деревянные стенки своих амбаров. Свиньи визжали, словно под ножом, хотя их не собирались гнать на убой, а псы лаяли не умолкая.

Люди тоже вели себя странно. Некоторые, дико рыдая, исповедовались прямо на улице. По всей Праге настежь распахивались двери церквей. Заброшенные священниками, эти церкви наполнялись кающимися, которые на коленях ползали у алтарей. Почуяв удачу, бандиты и карманники принялись грабить перевернутые лотки и покинутые лавки.

– Император умирает, турки идут, дьяволы вышли из потаенных недр земли, метеор скоро упадет с неба…

Крики не умолкали. Это значит – остается только хватать детей в охапку, грузить все пожитки на спины и телеги… и убираться из города. В глухую полночь горожане оборванным и беспорядочным парадом двинулись к городским воротам.

– Выпустите нас, выпустите нас отсюда, – зловещим унисоном зудели они.

Такой же беспорядок творился в доме Браге.

– У меня моча уже из ушей лезет! Где этот проклятый лекарь? – стонал астроном.

– Тики, Тики, Тики, любовь моя…

Это в комнату вперевалку вошла фрау Браге.

– Осторожнее, моя кошечка, – предупредил Браге. – Животик болит.

Лицо фрау Браге было багровым; подобно своему супругу, она была весьма солидного сложения.

– Лекарь уже в пути, Тики-Таки. Мы услышали, что чума идет, и спрятались с детьми в погребе, а потом услышали топот наверху. Поначалу мы подумали, что нас грабят… Вылечи его, Йоханнес, не стой тут как идиот. Боже, пусть ему станет легче!

Шнурки, которыми Браге обычно крепил свой серебряный нос, были сняты, и его лицо, с лощиной на месте гребня, теперь напоминало руины. Однако для его жены, которая каждую ночь видела Браге таким, его обезображенное лицо было родным и знакомым.

– Позвольте мне уйти с миром. Хоть эту милость мне подарите, – стонал толстяк.

– Теперь все зависит от евреев, – сказал император Румпфу, вручая ему разнообразные сокровища – корень мандрагоры в форме человечка, агатовую чашу, которая предположительно была Святым Граалем, пороховой рожок из бивня нарвала. – Я не могу лишиться вечности из-за этих лживых британцев. Евреи от меня не отделаются. Никто от меня не отделается. Где голем, где раввин, где еврейка?

– Где этот негодяй Кратон? – спросила фрау Браге у Йеппа.

– Папа, папа! – стайка радостных ребятишек набилась в спальню.

– А знаешь что? – спросила ясноглазая девчушка, пухлая, как ее отец. – Солдат позвали на подмогу. Свиньи ломают свои загоны. А можно мне лошадку? Па-апа, пожа-алуйста!

Браге застонал.

Кратон прибыл к смертному ложу астронома с саквояжем в руках. Этот дряхлый старик едва мог ходить и почти ничего не видел. Дорогу к пациенту ему приходилось искать на ощупь, при помощи трости. Из обеих ноздрей густыми пучками торчали волосы, такие же пучки торчали из ушей, а брови были так густы, что глаза казались погруженными в настоящую волосяную берлогу. Увидев лекаря, Кеплер понял, что все пропало.

– И в чем тут, как предполагается, дело? – в своей рассеянной манере осведомился Кратон.

– Предполагается, что я умираю, – съязвил Браге.

Безвременно поседевший дракон, тень лекаря… Кратон кивнул, словно соглашаясь.

– Сказать по правде, Кратон, я не могу помочиться. Просто разрываюсь. Бога ради, проколи меня где-нибудь.

– Ну да, похоже, здесь требуется кровопускание. Кто-нибудь, позовите астролога, чтобы он сказал, благоприятно ли расположены звезды. Когда вы родились, Браге, в какой день?

– Бога ради, Кратон, я сам астролог, астроном, и я прекрасно знаю, что кровопускание мне не требуется. Меня нужно проткнуть. Кто-нибудь, дайте мне зубочистку, иглу, шило, кинжал.

В спальню, шаркая ногами, вошел еще один человек – еще более дряхлый, чем Кратон (оказывается, такое было возможно), со свитком карт и большим томом в руках. Тем временем Кратон уже достал свои лезвия, небольшую миску и мешочек с опилками, чтобы остановить кровь.

– Да что же это такое? – простонал Браге.

– И еще пиявок? – спросил Кратон новоприбывшего астролога. – Посмотрите, удачное ли сейчас время.

Лекарь вытащил из саквояжа целую банку склизких черных пиявок и поставил ее прямо перед носом у страдающего Браге.

– Я также думаю, что, раз уж мы этим занялись, нам следует послать за Писторием, исповедником, – предложил Кратон.

Закрыв глаза, Браге пожелал себе сию же секунду умереть.

– Слава богу, что сейчас не мертвый сезон августа, иначе мы не смогли бы пустить кровь, – объявил астролог. – Никакого кровопускания, никакого совокупления в пору летающих змей.

Его смутный стальной взгляд пронзил Браге.

– Если флегматик, пускать кровь в Овне. Для меланхоликов – в Весах, для холериков – в Раке. Когда Луна в Раке, пускать кровь не рекомендуется ввиду нарушения функций селезенки.

– Луна сейчас как раз в Раке, идиот, – сказал Браге, припоминая, что когда он сегодня утром составлял для себя гороскоп, звезды сказали ему, что этот месяц будет обременен различными тяготами.

– Ах, так значит, она в Раке? Получается, мой дорогой друг, это просто ваша хандра? Как насчет вашего темперамента?

Браге взглянул на Кеплера. Два астронома обменялись грустными понимающими взглядами. Браге жалел, что тратил столько времени на ненависть к своему другу и коллеге, третируя его, придерживая ценную информацию и лишая множества мелких знаков любезности. Подумать только, он гордился обсерваторией, которая некогда была у него на острове в Дании. Саму обсерваторию Браге теперь помнил смутно, зато хранил в памяти озеро и густой лес, быстрые переклички птиц по утрам, внезапные всплески рыбин, что выпрыгивали из воды. Какой же он был глупец! Нежный ветерок теперь залетал в окно. Браге по-прежнему испытывал сильную боль, глубоко вдыхая свежий воздух, но эта свежесть приносила некоторое облегчение. Было уже поздно, и шум на улице стих. Ночь накрыла землю – черное решето с точечками яркого света. Теперь Браге очень хотел жить – пусть даже еще только один день.