Книга судьбы: ежедневные медитации с Конфуцием

Вероятно, это была отнюдь не одна встреча. В разных трактатах рассказывается о нескольких случаях бесед Лао-цзы с Конфуцием — и во всех них Конфуций выступает как ученик, а не как равный мудрец. Так, Лао-цзы тщательно наставляет его в погребальных ритуалах и обрядах — в том, что так высоко ценил сам Конфуций и что передавал своим ученикам. Например, в трактате «Ли цзи» («Записи о ритуале») описывается четыре случая бесед, в которых Лао-цзы наставляет Конфуция именно в погребальных ритуалах, в частности объясняет ему, что похороны человека во время затмения могут стать проявлением неуважения к усопшему. Например, в разделе «Цзэн-цзы вэнь» («Вопросы Цзэн-цзы») приводится любопытный рассказ, приписываемый самому Конфуцию. «Конфуций сказал: “Однажды я следовал за Лао Данем на похороны в Сяндань. Когда мы достигли Хэна, то случилось солнечное затмение, и Лао Дань заметил: “Цю (имя Конфуция — А.М.)! Останови погребальную повозку справа от дороги. И останови слезы, дабы следовать изменениям”».

Все эти подробности весьма примечательны: о таких вещах могут беседовать лишь два священнослужителя, два человека, чьей профессиональной обязанностью является выполнение самых важных ритуалов. Таким образом, перед нами два «жреца» и носителя единого учения, причем Конфуций здесь выступает как старательный ученик.

Они не были в момент своей встречи столь разными — такими их сделала последующая традиция, разнеся Конфуция и Лао-цзы по разным школам духовной мысли Древнего Китая. Скорее, они были очень близки по духу. Оба обучались какой-то мистической традиции, оба решили пойти на государственную службу, оба считали, что истинный Ритуал заключен не в исполнении каких-то формальных церемониалов или действий, а в установлении постоянной связи с Небом и духами.

«Лунь юй»: тайна Учителя

V, 13

Цзы Гун сказал:

— Суждения Учителя о культуре (вэнь) еще можно услышать. Суждения же Учителя о природе человека и о Дао Неба невозможно услышать.

VII, 21

Учитель не говорил о чудесах, физической силе, хаосе и духах.

IX, 1

Учитель редко говорил о выгоде (ли), о судьбе (мин), о человеколюбии (жэнь).

XVII, 19

Учитель сказал:

— Я не хотел бы больше говорить (т. е. проповедовать).

Цзы Гун сказал:

— Если не будете больше проповедовать речами, то что же станут передавать Ваши ученики?

Учитель ответил:

— А, разве Небо говорит? Между тем четыре сезона чередуются ежегодно как обычно. Все сущее рождается как обычно. А разве Небо говорит?

Служитель Неба

Уже в ранние годы постепенно среди аристократов он начинает считаться тонким знатоком ритуалов прошлого, к нему обращаются правители и видные сановники за советами по поводу проведения церемониалов. Более того, уже в относительно молодые годы к нему приходят первые ученики. По традиции, двумя первыми учениками считаются два сына видного луского аристократа Мэн Сицзы, который в 518 г., прямо перед своим уходом из жизни, завещает своим детям изучать у Конфуция смысл ритуалов. В ту пору Кун-цзы было лишь 33 года — очень ранний, почти невероятный возраст для наставника. И все же к нему приходят ученики, очевидно зная, что сам Конфуций обладает какими-то древними знаниями, которые не получишь от традиционных мистиков, но которые можно почерпнуть от Конфуция. Несомненно, он обладал не только знаниями, но и удивительным обаянием своей проповеди. С той поры число его учеников начинает расти, в конце концов переваливая за сотню человек, которые так или иначе получали от него наставления в разные периоды. И постепенно именно наставническая, проповедническая деятельность захватывает его все больше, он чувствует, что именно на этом поприще он должен приложить свои знания.

Как же мы можем понять, чему и как обучался Конфуций? На первый взгляд, наставления, которые он передает ученикам, можно считать очевидными, хотя и косвенными указателями на суть его обучения. Обратим внимание — всю свою дальнейшую жизнь он выступает знатоком именно внутренней сути ритуалов, при этом во всех тонкостях разбираясь как в самой технике проведения церемониалов, так и в методиках настройки сознания на духовное соприкосновение с высшими силами. Он рассуждает о мудрецах прошлого, например о Яо, Шуне, Чжао-гуне, которые являлись по своим функциям и по своей сути магами и медиумами.

Конфуций также выступает как типичный медиум, слышащий веления Неба и стремящийся их трактовать в силу своего понимания пользы для людей и общей гармонии в Срединных царствах. Его приглашают на ритуалы экзорсизма — изгнания злых духов, которые проводились людьми из его общины, — и это знак того, что Конфуций воспринимался как человек, связанный с практикой духообщения. В эти моменты он обряжался в ритуальное платье и стоял на восточной части крыльца (Х, 14).

Очевидно, что Конфуций был одним из высших распорядителей такого обряда. Обряд изгнания духов поветрия совершался шаманом, который накидывал на себя медвежью шкуру с четырьмя золотыми глазами, обряжался в черное платье с красной юбкой, брал в одну руку копье, в другую — щит. После этого шаман в сопровождении людей отправлялся по комнатам дома искать вредоносных духов и изгонял их. Во времена Конфуция, скорее всего, это уже выглядело как дань обрядам прошлого, но, как видно, сам Конфуций очень уважал такое общение с духами, поскольку в парадном платье стоял на восточном священном крыльце.

Таким образом, он получает систематическое образование именно как священнослужитель, в чьи функции входит сбережение изначального смысла ритуалов. Но его роль в обществе уже не велика, время столь щепетильных последователей ритуальной целостности уже проходит, многие не понимают сути этого и тем более не чувствуют экстатического слияния с духами. Время архаического слияния с духами уже безвозвратно прошло.

Кун-цзы не может и не хочет понять этого. Все это вызывает у него грусть и недоумение. И поэтому он все время говорит о цзюньцзы (т. н. «благородном муже») — идеале человека прошлого, который пребывает в состоянии постоянного радения, непрерывного ритуального соприкосновения с духами прошлых поколений и напитывается ими. И для него цзюньцзы становиться символом посвященного мудреца, который несет свои знания людям.

Он был блестящим знатоком именно жертвенных ритуалов, известных под названием ди. Впервые, как можно судить по хроникам, в качестве «мастера ритуалов» он приглашается на церемониал жертвоприношений в 517 г., когда ему едва исполняется 34 года. Это явное свидетельство его посвященности, указание на то, что перед нами — не просто мелкий чиновник, но священнослужитель, прошедший специальную подготовку и наделенный магическими знаниями. Тогда исполнялся ритуал жертвоприношений и поклонения духам в присутствии Сян-гуна, правителя царства Лу. Основное количество людей, исполняющих ритуальные танцы, были специально приглашены из известного аристократического рода Цзи, из семьи Цзи Пинцзы, который, вероятно, и был хранителем этой техники [13, 51,17а]. Но, как оказалось, то ли случайно, то ли намеренно была допущена, на первый взгляд, небольшая неточность в исполнении ритуала. Танцоры построились в восемь рядов, что обычно полагалось при исполнении танцев перед Сыном Неба, то есть правителем всей страны. А перед правителем царства надо было строиться лишь в шесть рядов. Род Цзи, стараясь польстить правителю царства, исполняет перед ним ритуал, достойный лишь одного Сын Неба! Этим хаосом в ритуалах, этим смешением сущностей и сакральных сил Конфуций страшно возмущен: «Восемь рядов танцуют в храме. Если такое можно вытерпеть, то чего же вытерпеть нельзя?» (III, 1). И Конфуций не боится показать свое недовольство — причем, в том числе, и недовольство правителем, ведь тот принял ритуал, который ему по чину не предназначался.

Храм на священной горе Тайшань в провинции Шаньдун, где совершал поклонения Конфуций: «Можно ли было предполагать, что гора Тайшань будет страдать…»

Он трепетен в строжайшем следовании самым, казалось бы, малым тонкостям ритуала. Он имел способность, присущую медиумам, ярко переживать весь ход ритуала, особенно ритуалов жертвоприношений, когда священнослужитель непосредственно вступает в контакт с духами. Он «совершал жертвоприношение предкам, будто они были живые. Когда же свершал жертвоприношение духам, то вел себя так, будто они были рядом» (III, 12).

Порою он кажется невыносимым в своих требованиях соблюдать все тонкости ритуала и не случайно оказывается часто гоним, не понят и как был «излишен» в ту эпоху, когда правителей больше занимают выгодные политические союзы, нежели ритуальная казуистика. Ему пытаются противоречить даже свои же ученики, стремясь избежать слишком уж сложных ритуалов, которые кажутся им слишком архаичными. Так, его ученик Цзы Гун хочет отменить обряд регулярного жертвоприношения барана, исполняемый в первый день месяца. В древности по прошествии весеннего равноденствия правитель рассылал своим правителям областей календарь с обозначением первых чисел каждого месяца наступающего года. И именно в первые числа каждого месяца и следовало приносить жертву. Но Конфуций не может позволить такого святотатства и насмешливо говорит нерадивому ученику: «Ты любишь этого барана, а я все же люблю ритуал» (III, 17).