Книга темной воды

— Вокруг тебя… мертвецы, – проговорил Чиновник, задыхаясь от ненависти.

— А у тебя крылья и глаз в животе, – откликнулся Врач, выговаривая слова с трудом — мешало стучащее в груди сердце.

— Сейчас я тебя убью! – прорычал его враг.

— Попробуй…

Они рванули с места одновременно. Чиновник рубанул слева, метя в голову. Врач отвел удар обухом топора, предпринял безуспешную атаку, лезвие полоснуло его по плечу, вспоров ткань халата. Кожу обожгло огнем. Удар — и топор врезался в ребра Чиновника. Тот закричал. И сразу получил мощный тычок под подбородок. Голова его мотнулась. Сабля выпала из рук. Несколько сильных ударов в лицо довершили дело. Из надорванной кожи в местах попадания топора полилась кровь. Чиновник схватился за деформированную пробитую голову и упал на пластик. Врач и не думал останавливаться, продолжая орудовать топором. Оружие раз за разом взлетало над головой и опускалось, кромсая тело врага на куски. И все это время за ним наблюдали глазки телекамер…

«Бывают обстоятельства, – думал Врач, выходя из Лабиринта, – когда от ненависти не избавиться. Бывают обстоятельства, – сказал он себе, – когда нужно забыть о любых чувствах, и просто действовать… Резать и рубить! Рубить и резать!».

Он шел, и ему казалось, что он идет по костям. Что-то хрустело под ногами. Он отшвыривал черепа. Еще он почти видел, хотя и не мог объяснить как, что убитые игроки беснуются за его спиной: тянут к нему руки, кричат, требуют, чтобы он вернулся. Вот Священник с проваленным черепом бежит за ним, приподняв рясу. Вот Секретарь в окружении кошмарных детишек выкрикивает с ненавистью слова проклятия. Строитель стоит неподалеку и что-то бормочет под нос едва слышно, мнет в руках каску. Солдат с арбалетным болтом в виске потрясает кулаками, а черные призраки без лиц в камуфляжной форме держат его за горло. Чиновник с кожистыми крыльями и глазом в животе простер скрюченные пальцы в надежде дотянуться до него. А за ними стоят другие. Сотни и сотни. Все те, кто умер в этом Лабиринте за долгие годы Игры. Все они хотят, чтобы он остался. Именно он. Так и должно было случиться, во имя вселенской справедливости. Но он идет на выход. А они остаются.

На пороге Врача встретили игрецы в синей форме, забрали топор, проводили в шикарно обставленный кабинет. Усадили в кресло. И встали справа и слева, суровые стражи рядом с осужденным за преступление против государства. Он прошел через жестокое испытание, но все еще оставался пленником системы.

Недавно пламенеющий интеллект постепенно приходил в норму. По мере того, как к нему возвращалось здравое осознание совершенного, Врач испытывал все больший ужас и раскаяние. В глазах светилась боль. Если бы только можно было все вернуть, он предпочел бы остаться в Лабиринте, но не быть убийцей.

— Здравствуйте, доктор, – поприветствовал его человек в темном костюме, сидящий за большим столом, – вы меня, наверное, не помните. Называйте меня Режиссер. Просто Режиссер. Мы с вами должны будем отснять сюжет о покупке вами крупнейшего нефтяного месторождения в одной из азиатских стран. Это ваша давняя мечта.

— Но мне не нужны нефтяные вышки, – возразил Врач. – С некоторых пор меня не интересуют деньги. Я бы хотел…

— Полагаю, вы не понимаете, – перебил его Режиссер, – неужели вы, и вправду, думаете, будто кто-то из осужденных преступников может воспользоваться выигрышем, выйдя из Лабиринта, где он, между прочим, убивал людей?

Врач стремительно побледнел. Словно не замечая его состояния, Режиссер продолжил:

— Нашему народу нужна красивая легенда. Они хотят верить, что даже у неисправимых преступников есть надежда. Теперь поняли?

— Вы хотите сказать, что я умру?

— Безусловно, – Режиссер помолчал, – но сначала мы снимем ролик о том, как вы покупаете на премиальные нефтяное месторождение. Это ваша давняя мечта, не забыли? Чего еще желать изобретателю столь гениального прибора, как не богатства? К тому же, в этих нефтяных скважинах остро нуждается наше государство.

— Вы… вы… Это, ведь, вы. Не так ли? – Врач приподнялся, но сильная рука усадила его обратно в кресло. – Это же ваш заказ — излучатель?..

— Ну да, – подтвердил Режиссер, – его заказали мои люди. Помнится, вы сказали потом одному журналисту, что это великий грех — заставлять людей испытывать ненависть. И еще, что прибор не проверен, что он несовершенен. И дальше, как это там… Точно я сейчас не припомню. Но что каждый человек в состоянии побороть себя — и остаться светлым во имя идеалов добра. Что вы теперь думаете о ненависти?

— Я думаю, что убью тебя, сукин ты сын, – Врач побагровел от гнева, покосился на игрецов, – если бы я только мог!..

— Прекрасное чувство. Оно наполняет вас силой? Теперь вы чувствуете?! – Режиссер рассмеялся. – Правда заключается в том, что ненависть правит нашим миром! И заставляет нас жить, доктор Косовский!

Что за черт

— Что за черт?! – демиург Савва-офф отстранился от обзорных экранов и прокричал: — Миланья, чаю давай!

Венец творенья — человек на призыв даже и не подумала отозваться. И ведь пожалел ее глупую, взял к себе в чертог, полагал, со временем из девицы выйдет толк. Ничего подобного — как была дура дурой, так и осталась.

Савва-офф прошелся по комнате, тесная клетушка с белыми гладкими стенами, девственной чистоты, как и полагается обиталищу подлинного демиурга, творца миров, управителя судеб человеческих народов. Избранных, и не слишком.

— Чай!!!

Безрезультатно. Милания бездействовала.

Савва-офф похрустел пальцами, пребывая в крайней степени раздражения. Мало ему того, что смертные снова затеяли конфликт на распроклятом Ближнем востоке — не иначе вездесущие черти баламутят, – так еще эта дурища… Доведет, придется отправить обратно — доживать короткий бабий век на земле…

В коридоре шаги сердитого демиурга грохотали поступью каменного гостя. Специально топал яростно, как истинный громовержец. Надеялся, у девицы проснется гражданское самосознание, и она появится, услужливая, с виноватой гримасой на пухлом личике. Не проснулось.

Он решительно проследовал в апартаменты Милании, как истинный хозяин. Все равно, для него, бесполого существа, в этом смысле она интереса не представляет. Баба-дура, как он ее привычно величал, поначалу сильно негодовала, краснела так, что становилась похожей на спелый томат — овощ вкусный, но цвета паскудного, столь любимого тьмой. Пришлось снять нижнюю часть комбеза, продемонстрировать, что у него далеко не все, как у людей. То, что они по его образу и подобию созданы, факт, конечно, безусловный, но не совсем достоверный. Должны же быть творческие доработки. Иначе — рутина и скука смертная. И потом, без такой маленькой детали, как разделение полов, человечеству было бы куда как скучнее существовать. Правда, и ему спокойнее. Но это уже второй вопрос. О себе великий демиург Савва-офф думал в последнюю очередь — не страдал предосудительным эгоизмом и прочими малопривлекательными пороками.

В комнатах служанки царила подозрительная тишина.

— Миланья! – снова позвал Савва-офф. Ни ответа, ни привета. Словно сгинула в одночасье. А ведь еще утром крутилась рядом, щебетала по своей бабьей паскудной привычке, выспрашивала у него очевидные глупости, мешая работать. Кажется, он послал ее к черту и углубился в расчеты и корректировки.

В смежной комнате, где помещался красочный девичий альков — предмет бесконечной радости Миланьи — тоже никого не оказалось. На аккуратно застеленной широкой кровати лежали шелковые подушечки в кружевах. Пышное покрывало оторочено бахромой — все, как просила. Помнится, дурища даже всплакнула, когда осознала, что в новом жилище могут исполняться любые мечты.