Книга воспоминаний

Нет, рассказать об этом мне все-таки не удастся.

Ты можешь чувствовать то, что, по-видимому, не чувствует дерево.

До слуха твоего донесся какой-то шорох, эти шорохи здесь всегда, но ты не знал, что их слышишь.

Ты знаешь еще, что ты здесь, но уже не знаешь, когда ты сюда попал, потому что ты уже растерял все знаки.

Но пока ты еще наблюдаешь за окружающим, пока помнишь о потерянных знаках, ты еще не совсем здесь, потому что ты думаешь, что за тобой тоже наблюдают.

Скользнув меж двумя деревьями, что-то исчезает, синее в зеленом.

Ты двинулся за ним, сам не зная, что двинулся, но не нашел.

Пока ты различаешь деревья и цвета, пока ты перебираешь в уме названия вещей, ты еще не совсем здесь.

Тебе еще кажется, что это тебе привиделось, это мелькнувшее в зелени синее, и ты осторожно пускаешься вслед за ним, а потом уж не разбираешь дороги, по лицу тебя хлещут ветки, ты не слышишь хруста под ногами, не замечаешь, что ты упал, поднимаешься и бежишь, кожу обжигает крапива, обдирают и рвут колючки, ты хочешь догнать существо, вечно исчезающее и вновь являющееся тебе, но при этом ты все еще думаешь, что не должен уступать искушению.

Но пока ты желаешь принимать решения, желаешь мыслить, у тебя ничего не получится, они будут все время прятаться от тебя, уже издали ощущая твой кислый запах.

Вот оно, это существо, замерло в ложбинке, и если не шевелиться, то можно в подрагивающей молча листве увидеть его глаза, устремленные в трепете зелени на тебя, хотя это уже не оно, а другое, третье, некое, любое, потому что взаимный блеск ваших глаз длится вечность, и ты замечаешь, что оно обнаженное, а следовательно, обнажен и ты.

Но до тех пор, пока тебе хочется дотянуться до его наготы, пока хочется разглядеть его лучше и поэтому ты раздвигаешь ветки, пока тебе хочется, чтобы его нагота наконец-то коснулась твоей и, таким образом, стала принадлежать тебе, для чего ты готов сдвинуться со своего места, хотя ты как раз наконец обрел его, до тех пор ты еще не совсем здесь.

Оно исчезает.

И пока ты их ищешь, тех, кого ты отпугивал своей неуклюжестью, своим кислым запахом, пока ты надеешься снова встретиться с ними и ворчишь про себя, что ты должен был быть более ловким и более осторожным, ты все еще не совсем здесь, и никто тебя здесь не найдет.

Но на помощь к тебе спешит прихотливый случай, потому что пускай еще не совсем, но ты уже здесь.

Ты оборачиваешься, и то, что до этого видел перед собою, ты видишь сейчас позади себя: она лежит ничком на пологом склоне, растянувшись на зеленом мху, твой взгляд скользит вдоль ее спины, огибает округлый зад и спускается по ногам; положив голову на руки, она куда-то смотрит, и от этого ты испытываешь такое блаженство, что в ухмылке расплывается не только рот, но ты чувствуешь, как улыбаются пальцы ног, как смеются даже колени, и ты уже, разумеется, никуда больше не порываешься, ты нашел свое место здесь, этот смех и есть твое место на этой земле, а потом ты вдруг замечаешь, что глаза ее смотрят не в твои глаза, что есть в этой сцене еще и третий, он стоит чуть поодаль, тот, о котором ты думал, что он уже окончательно потерялся из виду; они глядят друг на друга, и ты думаешь, что ты мог бы у них научиться этому взгляду.

За тобой они тоже следят, точно так же, как можешь следить за ними и ты.

Но ты все еще пытаешься заменить себя мыслями, и пока ты считаешь, что должен чему-то учиться, ты еще не совсем здесь.

Своим подглядыванием ты вспугнул их, они вскочили и скрылись в зарослях.

Точно так же и ты укрылся от глаз того, кто следил за тобой.

И потом очень долго не мог никого найти.

До тех пор, пока ты кого-то желаешь найти для себя, лес будет безмолвным.

Но это уже иное безмолвие, это молчание впитывается уже в твою кожу, и смех должен дойти до твоих костей.

И даже твой запах тогда изменится.

ПОЖАРИЩЕ, ПОРОСШЕЕ ТРАВОЙ

Чтобы нарушить этот покой, достаточно было малейшего движения, поэтому мне совсем не хотелось открывать глаза, не хотелось лишиться того, что тогда, в нашем общем тепле, сделалось в нас окончательным, а еще не хотелось, чтобы она заметила по моим глазам, как я боюсь того, что должно произойти, так будет лучше, страх пусть будет моим! в своем теле я чувствовал только то, что ему передавалось от ее тела: на липкой поверхности своей обнаженной кожи – липкую поверхность ее обнаженной кожи под задравшимся шелковым платьем, ее бедро было моим бедром, дыхание мое смешивалось у ее шеи с душным тягучим запахом, поднимавшимся от ее подмышки, жесткий край ее таза ощущался как жесткость своей кости, плечи и спину я чувствовал только благодаря весу ее тяжелой руки, а когда она очень осторожно отвела руку, то спина и плечи не перестали ее ощущать, словно отнятый вес странным образом все же впечатался в плоть и кости, когда же она приподняла и голову, чтобы получше рассмотреть след укуса на моей шее, я был рад, что существует возможность смотреть, даже не открывая глаз, через слегка приподнятые ресницы; так она может заметить только подергивание век и трепет ресниц и не догадается о моем страхе, хотя мы еще даже ничего не начали, я же почти совершенно отчетливо могу видеть, как она разглядывает мою шею, я могу обмануть ее; она долго смотрела на это место, даже потрогала его осторожно пальчиком, губы ее приоткрылись, приблизились, поцеловали еще немного саднящую рану.

Как будто поцеловала оставшийся на моей шее рот Сидонии.

Так мы с ней и лежали, ее лицо на моем плече, мое лицо на ее плече, безмолвно и неподвижно, по крайней мере так мне это запомнилось.

Наверное, с закрытыми глазами.

Но даже если я открывал глаза, то видел только орнамент смятого покрывала и ее волосы; колечки волос, щекочущие мои губы.

А если она открывала глаза, то не видела ничего, кроме зеленоватых теней, беззвучно подрагивающих на пустой поверхности потолка.

Возможно, что на какое-то время меня сморил сон, может быть, ее тоже.

А потом так тихо, что ухо мое ощущало скорее сбивчивые толчки дыхания, чем слова, она, как мне показалось, сказала, что пора уже наконец начать.

Пора, согласился я, или только подумал так, но ни один из нас даже не шелохнулся.

Хотя никаких препятствий к тому уже не было, точнее, мы не догадывались, что самым большим препятствием были мы сами.

В это время, во второй половине дня, Сидония обычно исчезала, шастала по соседям или отправлялась на свидание, устроив себе перерыв в работе, и пока однажды она не сболтнула случайно родителям Майи кое-что о послеполуденных приключениях их дочери, она могла быть уверена, что ее собственные внеплановые отлучки никогда не откроются; при этом они не только покрывали друг друга, но, несмотря на семилетнюю разницу в возрасте, словно подруги, делились интимными впечатлениями и посвящали друг друга в тайные похождения; однажды, с перехваченным от нежданной удачи дыханием, я подслушивал их разговор: Сидония, с распущенными волосами раскачиваясь в гамаке, рассказывала что-то Майе, которая сидела на траве, поглощенная ее историей, и время от времени толкала гамак ногой.

А то, чем мы с нею собирались, чем было уже пора заняться, то есть обыском, которым в конце концов мы оба, трясясь от страха, и занялись, как раз и было той жуткой и мрачной тайной, о которой она, я уверен, с тех пор никому не рассказывала, точно так же, как никому не поведал об этом и я, и пусть этот белый лист бумаги будет первым моим конфидентом! мы даже друг с другом об этом не говорили, ограничиваясь намеками, недомолвками и иносказаниями, все это было обречено на бессловесность, и в определенном смысле мы даже шантажировали друг друга тем, что у нас была столь жуткая и не разделимая ни с кем тайна, которая связывая нас друг с другом гораздо крепче, чем могла бы связать любовь.

И что это за пятно на шее, спросила она тем самым, похожим на выдох, шепотом.

Этот красный след.

Я не сразу сообразил, о чем она говорит, и решил, что просто тянет время, чтобы не начинать, но, с другой стороны, я и сам нуждался в этой отсрочке.

Какое пятно, ерунда, она просто укусила меня за шею, сказал я, и мне даже не нужно было уточнять, кто это сделал, она это знала и так, и теперь ей было почему-то приятно, что след укуса остался на моей шее и она его видит.

Из тени яблонь гамак лениво качнулся на свет.