Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Ванесса слушала, не задавая ни одного из десятков вопросов, что роились у нее в голове после его короткой речи. Гомм продолжал:

— И это до сих пор работает. Да, работает. Нас было только тринадцать, чтобы сохранить некий консенсус. Русский, несколько европейцев… милая Йонийоко, конечно… новозеландец, пара американцев… да, мы были очень сильной группой. Два лауреата Нобелевской премии, включая меня самого…

Теперь она вспомнила Гомма По крайней мере вспомнила, где видела его лицо. Оба они были тогда много моложе. Она, будучи школьницей, учила его теории наизусть.

— Наши советы должны были поддерживать взаимопонимание между будущими представителями власти, а также создание гуманных экономических структур и развитие культурной индивидуальности наций. Это банальности, конечно, однако в свое время они звучали убедительно. Так получилось, что почти с самого начала все наши заботы были территориальными.

— Территориальными?

Гомм сделал широкий жест, указывая на карту перед собой.

— Мы помогали делить мир, — сказал он. — Регулировали маленькие войны так, чтобы они не переросли в большие, сдерживали произвол диктатур — и таким образом стали домашней прислугой мира, вычищая грязь всюду, где она слишком густела Это была огромная ответственность, но мы с радостью взвалили ее на себя. Вначале нам это нравилось. Нам казалось, что мы, тринадцать человек, направляем жизнь человечества, и никто, кроме людей из самых высоких эшелонов власти, не знает о нашем существовании.

Ярко выраженный синдром Наполеона, подумала Ванесса. Гомм, без сомнений, безумен — но какое величественное безумие! И, в сущности, безобидное. Зачем его запирать? Он определенно не способен причинить вред.

— Мне кажется несправедливым, — сказала она, — то, что вы заперты здесь.

— Ну, это, конечно, для нашей безопасности, — ответил Гомм. — Вообразите хаос, который настанет, если какая-нибудь анархистская организация обнаружит нас и прикончит. Мы движем мир. Это не значит, что все так и идет, я уже говорил — все системы разваливаются. Время проходит, а земные властители, знающие, что для решения самых острых вопросов у них есть мы, заняты удовольствиями, а не раздумьями. На протяжении пяти лет мы не столько советовали правителям, сколько замещали их, жонглирующих народами.

— Как забавно, — сказала Ванесса.

— До определенной степени, — отозвался Гомм. — Но слава меркнет очень быстро. И через десятилетие или что-то около того начинает сказываться нагрузка. Половина комитета уже мертва. Головатенко выбросился из окна. Бьюкенен — новозеландец — болел сифилисом и не знал об этом. Возраст прикончил дорогую Йонийоко. И Бернгеймера, и Сорбутта. Рано или поздно мы все умрем. Клейн обещает найти людей нам на замену, но на самом деле никого это не волнует. Им наплевать! Мы для них — механизмы, не больше. — Он сильно разволновался. — Пока мы поставляем им решения проблем, они счастливы. Ну… — Голос его упал до шепота. — Мы покончим с этим.

«Что это — миг осознания себя?» — размышляла Ванесса.

Был ли перед ней здравомыслящий человек, пытающийся выбросить из головы фантазии о господстве над миром? Если так, возможно, она в силах ему поспособствовать.

— Вы хотите выбраться отсюда? — спросила она.

Гомм кивнул.

— Я бы хотел повидать свой дом, прежде чем умру. Я отказался от многого ради комитета, Ванесса Это почти довело меня до безумия…

«О, — подумала она, — он знает».

— Не слишком ли эгоистично сказать, что моя жизнь кажется мне слишком большой жертвой, чтобы отдавать ее за мир?

Она улыбнулась его притязаниям на могущество, однако ничего не возразила.

— Что ж, так и есть! Я не раскаиваюсь. Я хочу уйти отсюда! Я хочу…

— Говорите потише, — посоветовала Ванесса.

Гомм опомнился и кивнул.

— Я хочу получить немного свободы, пока я жив. Мы все хотим. И, верите ли, нам кажется, вы можете нам помочь. — Он посмотрел на нее. — Что-то не так?

— Не так?..

— Почему вы так на меня смотрите?

— Вы нездоровы, Харви. Не думаю, что вы опасны, но…

— Подождите минутку, — попросил Гомм. — Что, по-вашему, я вам рассказал?

— Харви, это чудесная история…

— История? Что вы называете историей? — произнес он с обидой. — О… понимаю. Вы мне не верите, да? Так и есть! Я только что рассказал вам величайшую тайну мира, а вы мне не верите!

— Я не утверждаю, что вы лжете…

— Да? Вы думаете, я безумен! — взорвался Гомм. Крик его раскатывался эхом вокруг прямоугольного мира. Почти сразу же раздались голоса из нескольких построек и вскоре — грохот шагов.

— Вот, смотрите, что вы наделали, — воскликнул Гомм.

— Я наделала?

— Мы в беде.

— Послушайте, Харви, это не значит…

— Слишком поздно для сожалений. Вы останетесь там, где есть, а я собираюсь направиться к ним. И отвлечь их.

Перед тем как уйти, он поймал ее руку и поднес к губам.

— Если я сумасшедший, — сказал он, — таким меня сделали вы!

Затем он удалился. Короткие ноги старика пересекли двор с приличной скоростью, однако не успел он дойти до лавровых деревьев, как прибыла охрана. Ему приказали остановиться. Поскольку он этого не сделал, кто-то выстрелил. Пули избороздили камень у ног Гомма.

— Все в порядке, — завопил Гомм, замирая и вытягивая в пространство руки. — Mea culpa! [9]

Выстрелы стихли. Охрана расступилась, когда вперед вышел начальник.

— А, это вы, Сидней, — сказал X. Г. капитану.

Тот заметно дернулся, когда к нему обратились при подчиненных подобным образом.

— Что вы делаете здесь ночью? — требовательно спросил Сидней.

— Смотрю на звезды, — ответил Гомм.

— Вы были не один, — проговорил капитан.

9

Моя вина! (лат.).

Сердце Ванессы оборвалось. Вернуться назад в ее комнату, не пересекая двор, нельзя. Теперь, когда объявлена тревога, Джиллемо наверняка уже пришел с проверкой.

— Точно, — отозвался Гомм. — Я был не один.

Не оскорбила ли она старика настолько, что теперь он собирается выдать ее?

— Я видел женщину, которую вы схватили.

— Где?

— Она перелезала через стену, — сказал Гомм.

— Иисус скорбящий! — вскрикнул капитан и повернулся крутом, чтобы отдать приказ о погоне.

— Я говорил ей, — сочинял Гомм, — что она свернет себе шею, перелезая через стену. Лучше подождать, пока откроют ворота…

Откроют ворота. Он не так уж безумен.

— Филиппенко! — приказал капитан. — Проводи Харви обратно в его спальню.

Гомм запротестовал.

— Мне не нужна сказка на сон грядущий, спасибо.

— Иди с ним.

Охранник подошел к X. Г. и повел его прочь. Капитан помедлил лишь затем, чтобы пробормотать едва слышно:

— Ну, кто умница, Сидней? — А затем последовал за ними.