Книги крови V—VI: Дети Вавилона

— Да, утро, — нетерпеливо ответил Клейн. — Теперь вы пойдете со мной? Я хочу вам кое-что показать.

Он распахнул дверь, и они вступили в мрачный коридор. Впереди них слышался шум, будто там шел большой спор: дюжина повышенных голосов, проклятия и мольбы.

— Что происходит?

— Они готовят апокалипсис, — ответил Клейн и провел Ванессу в комнату, где совсем недавно она видела на экране «состязание борцов». Теперь гудели все мониторы, и каждый показывал различные интерьеры. Тут были казармы и президентские апартаменты, правительственный кабинет и зал конгресса И везде люди кричали.

— Вы пролежали без сознания целых два дня, — сказал Клейн, словно это каким-то образом объясняло происходящее.

Голова ее уже не болела. Ванесса переводила взгляд с экрана на экран. От Вашингтона до Гамбурга, от Сиднея до Рио-де-Жанейро — везде, по всему земному шару властители ожидали новостей. Но оракулы были мертвы.

— Они — лишь исполнители, — произнес Клейн, показывая на кричащие экраны. — Скакать на трех ногах, даже при всех прочих благоприятных условиях, нельзя. Они впали в истерику. Сейчас они как нетерпеливые пальцы, занесенные над кнопками.

— А что, по-вашему, могу сделать я? — спросила Ванесса Этот тур по Вавилону подавил ее. — Я не стратег.

— Гомм и остальные тоже не были стратегами. К тому моменту, когда я сюда прибыл, половина членов комитета умерли. А другие потеряли интерес к своим обязанностям…

— Но они все еще давали советы, по словам X. Г.?

— О да.

— Они правили миром?

— В своем роде, — ответил Клейн.

— В своем роде? Что вы имеете в виду?

Клейн посмотрел на экраны. Из глаз его, казалось, вот-вот хлынут слезы.

— Гомм не объяснил? Они играли в игры, миссис Джейп. Когда им наскучивали разумные обоснования и звук собственного голоса, они прерывали дебаты и бросали монетку.

— Нет…

— И, разумеется, устраивали лягушачьи скачки. Это они предпочитали всему прочему.

— Но правительства! — запротестовала Ванесса. — Они ведь не просто принимали…

— Думаете, это их беспокоило? — спросил Клейн. — Когда они на публике, имеет ли значение, какое именно пустословие льется из их уст?

Голова Ванессы закружилась.

— Так все — случайность? — спросила она.

— Почему бы и нет? И здесь имеется достойная уважения традиция. Люди издревле следовали предсказаниям, сделанным по внутренностям овец.

— Это нелепо.

— Согласен. Но ответьте мне со всей честностью: ужаснее ли это, чем оставить власть в их руках? — Он указал на множество разгневанных лиц.

Демократы мучились, потому что утро застало их без единой идеи, чтобы продвигать ее или рукоплескать ей; деспоты пребывали в ужасе от того, что без инструкций не сумеют действовать достаточно жестоко, потеряют лицо и будут свергнуты. Один премьер задыхался, как в приступе бронхиальной астмы, его поддерживали два помощника; другой сжимал револьвер, целился в экран и требовал сатисфакции; третий теребил накладку на собственной лысине. Неужели таковы прекраснейшие плоды политического древа? Бормочущие, наглые, льстивые идиоты, теряющие разум оттого, что никто не указывает им место, куда прыгнуть. Среди них не нашлось ни одного мужчины, ни одной женщины, кому Ванесса доверила бы перевести себя через дорогу.

— Уж лучше лягушки, — прошептала она, какой бы горькой ни была эта мысль.

Свет во дворе после мертвенных ламп бункера казался ошеломляюще ярким, но Ванесса радовалась возможности уйти от отвратительного шума, царившего в помещении. Скоро подберут другой комитет, сообщил ей Клейн, когда они выбрались на свежий воздух. Равновесие восстановится — это дело нескольких недель. Но до тех пор мир могут разнести на куски отчаянные создания, которых они только что видели. Им нужны решения. И быстро.

— Еще жив Гольдберг, — сказал Клейн. — И он будет продолжать игру. Но чтобы играть, нужны двое.

— А почему не вы?

— Потому что он ненавидит меня. Ненавидит всех нас. Он говорит, что станет играть только с вами.

Гольдберг сидел под лавровыми деревьями и раскладывал пасьянс. Это был долгий процесс. Из-за близорукости он подносил каждую карту на расстояние трех дюймов к носу, пытаясь разглядеть ее, а к тому моменту, когда ряд заканчивался, забывал карты, что были в начале.

— Она согласна, — проговорил Клейн. Гольдберг не отвел взгляда от карт. — Я сказал она согласна.

— Я не слепой и не глухой, — ответил. Гольдберг Клейну, все еще внимательно рассматривая карты. Затем он взглянул вверх и, увидев Ванессу, прищурился. — Я говорил им, что это плохо кончится… — По его мягкому тону Ванесса поняла: притворяясь фаталистом, он все-таки остро переживает потерю товарищей. — Я говорил с самого начала, что мы должны оставаться здесь. Бежать бесполезно. — Он пожал плечами и вновь обратился к картам. — К чему бежать? Мир изменился. Я знаю. Мы изменили его.

— Это было не так плохо, — сказала Ванесса.

— Мир?

— То, как они умерли.

— О!

— Мы веселились до последней минуты.

— Гомм был слишком сентиментальным, — проговорил Гольдберг. — Мы никогда особенно не любили друг друга.

Большая лягушка прыгнула на дорогу перед Ванессой. Глаза Гольдберга уловили движение.

— Кто это? — спросил он.

Создание со злобой рассматривало ногу Ванессы.

— Просто лягушка, — ответила Ванесса.

— Как выглядит?

— Толстая, — сообщила Ванесса. — С тремя красными точками на спине.

— Это Израиль, — сказал Гольдберг. — Не наступите на него.

— Будут ли к полудню какие-нибудь решения? — вмешался Клейн. — Особенно в связи с ситуацией в заливе, с мексиканским конфликтом и…

— Да-да-да, — отозвался Гольдберг. — А теперь уходите.

— Может получиться еще один залив Свиней [10] …

— Вы не сказали ничего, чего бы я не знал. Идите! Ваше присутствие заставляет нации волноваться. — Он уставился на Ванессу. — Ну, вы собираетесь сесть или нет?

10

Операция в заливе Свиней — военная операция, подготовленная руководством США с целью свержения режима Фиделя Кастро на Кубе в 1961 г. Завершилась полным разгромом нападавших.

Она села.

— Я оставляю вас, — сказал Клейн и удалился.

Гольдберг начал издавать горлом звук — кек-кек-кек, — подражая голосу лягушки. В ответ раздалось кваканье из всех закоулков двора. Услышав это, Ванесса сдержала улыбку. Фарс, некогда говорила она себе, надо играть с серьезным лицом — так, будто веришь каждому произнесенному слову. Лишь трагедия требует смеха; возможно, они еще сумеют предотвратить ее — с помощью лягушек.