Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями
Шрифт:
В конце концов (в последней главе) попадает в заброшенную деревню, где местный мужичок сообщает герою, как быть, чем жить, за что держаться.
(Это, кстати говоря, моя деревня. И мужичок – мой сосед. Я тоже с ним все время разговариваю. Сергей был у меня в гостях – и его познакомил.)
В общем, Шаргунов показал скептикам, что говорить простым, а не ломким, чистым, а не со сбоем то на фальцет, то на хрип голосом он тоже отлично умеет.
И скептики замолкли.
А я тем временем попрошу Шаргунова, чтоб та чудесная речь, которой он наговорил, например, свою шедевральную повесть «Ура!», не была позабыта и оставлена им.
На всех скептиков
Евгений Алехин
3-я штанина
(М. : Эксмо, 2011)
В книжке три повести: «Границы первого уровня», «335» и «Третья штанина».
В главном герое без особого труда угадывается человек, очень похожий на автора. Но мы автора сразу оставим в покое и будем только о персонаже говорить.
Время действия: современность. Место действия: маленький российский город, потом Москва. Главный герой: молодой человек восьмидесятых годов рождения, который попеременно где-то учится, потом бросает учебу, работает, потом бросает работу, дружит с девушкой и потом расстается с ней; еще у него, не по возрасту, периодические нелады со здоровьем и проблемы в семье – матери нет, с отцом-журналистом перманентное недопонимание, и сестра какая-то время от времени появляется, герой ее оскорбит как-нибудь, и она пропадает сразу.
В общем, перед нами «потерянное поколение» постсоветского извода, или, как один остроумный человек пошутил, – «поколение БМП», что расшифровывается как «Без Меня Поделили».
Притом что поведение героя, что называется, маргинально, наблюдать за ним одно удовольствие: он, в сущности, хороший и смешной парень, очень искренний, очень наблюдательный, очень добрый.
Это как если бы герой «Над пропастью во ржи» немного подрос и постепенно стал превращаться в героя рассказов Чарльза Буковски. Был такой веселый, старательно убивавший себя алкоголем и никотином американец, автор гениальных рассказов как раз про то, как он себя убивал. Герой Алехина мог бы, наверное, еще в кого-нибудь превратиться, но почему-то никак не получается. Он даже поступает во ВГИК, а журнал “Time Out” берет у него интервью, но невеселый антураж его жизни остается прежним.
Герой Алехина делит интересы прожитых лет на три этапа: «1) с шести – что у женщины между ног; 2) с тринадцати – что у женщины между ног и пьянство; 3) с пятнадцати – что у женщины между ног, пьянство и литература».
Мы, как вы догадываетесь, застали автора после пятнадцати лет, ну и речь так или иначе идет о трех вышеуказанных компонентах. Что не так уж мало.
«Было немного больно осознавать, что, по сути, я всего лишь неудачник, раз не могу добиться желаемого. Бывало, я даже думал, что никогда не смогу найти девушку. Два случайных секса весной, четыре за лето и один осенью».
«Я говорил все, что приходило в голову, – это алкоголь пел. Они слушали этот бред с восторгом, я был рад, что нашел эти четыре уха, да и сам я не мог нарадоваться своему красноречию.
– Он гений, – сказал один идиот другому идиоту, – похоже, он правда писатель.
– Писатель правды, – поправил я».
«Пока Лена отошла в ванную, Васильева попросила, чтобы я сначала поимел Лену. Я ничего не понимал, зачем ей это надо. Васильева объяснила, что ей самой “страшновато”, что у нее был секс всего один раз в жизни и что ей было больно. А так
ей будет легче. Я не понимал ее логики. Но сказал, что попробую».«Наконец врач приехал. Очень спокойный врач. Я тут умираю, а он спокойный.
Все столпились вокруг, он стал измерять мое давление, да мерил я это давление, говорю, но врач был спокоен со своим чемоданчиком.
– Так и есть, сто восемьдесят. Пил сегодня?»
Более-менее понятно, в общем.
В книге есть несколько очень смешных мест и есть несколько грустных. Задачу изобразить поколение автор не ставил, поэтому она вполне себе выполнена. Еще одну такую же книжку Алехина я читать, наверное, не буду – а эту прочитал с удовольствием.
Когда герой в очередной раз попадает в больницу, он там читает вышеупомянутого Буковски и еще Хемингуэя.
Это, наверное, показательно. Герой Хэма (да и сам постаревший Хэм) тоже бывал похож на героя Буковски, но до этого он успел побыть героем таких книжек, как «Прощай, оружие!» или «По ком звонит колокол».
В нашем же случае лирический герой Алехина этот, пышно говоря, «героический» период миновал. Совершил мягкий прыжок из отрочества в алкоголики, ипохондрики и тунеядцы.
Если б автор этих заметок был советским критиком, он бы сказал, что «мы видим, как окружающая буржуазная действительность губит молодое дарование…» и прочее бла-бла-бла. А если б автор этих заметок был Высоцким, он выдал бы константу о том, что «безвременье вливало водку в нас». (И, кстати, поэтому Довлатов отказывался различать советское и антисоветское.)
Но, так как мы не первое и не второе, мы смолчим.
Олег Лукошин
Капитализм
(М. : Астрель, 2010)
На обложке этой книги Олег Лукошин самопрезентуется как «писатель для народа», который сочиняет «необычную, прикольную» прозу. Демьян Бедный – мужик вредный, в общем.
На самом деле проза вполне деревянная, но в наличии эдакого лобового юморка Лукошину не откажешь.
Первая вещь в сборнике «Капитализм» – там есть один смешной кусок, который все цитируют:
« – Максим! – выставив руки вперед, убаюкивающе говорил ему Денис. – Ты переутомился. Ты устал. Тебе надо успокоиться, отдохнуть. Причина не в капитализме, причина в твоей нервной системе и богатом воображении. Нельзя делить весь мир на черное и белое, на добро и зло.
– Можно, – процедил сквозь зубы Максим. – Я – добро. Ты – зло. Добро всегда побеждает зло.
Он прицелился и нажал на спусковой крючок».
Финал у «Капитализма» позаимствован из фильма «Терминатор-3», но это, как выясняется, обычная лукошинская манера. Или наоборот, как сам он говорит, – необычная. Ну, неважно.
Еще есть рассказ «Преступление и наказание»: про Родю, который в финале убил бабушку – то ли узбечку, то ли таджичку, у которой этот парень работал продавцом обуви.
Процитируем, пожалуй, и оттуда смешной фрагмент:
« – Родя! – весело крикнула она ему. – Чай пей! Замерз весь?
Стакан чая – это было невиданным для нее делом. Родион даже растерялся, решая, брать или не брать. Отказываться было неудобно, пришлось с благодарностью принять.
“Что, карга старая, размягчить меня пытаешься, да? На жалость пробить, на эмоции? Чувствуешь, что я сегодня умерщвлять тебя буду? Ничего не получится, исчадие ада, трехрублевым стаканом чая ты не заглушишь во мне ярость. Слишком поздно, нет жалости и сострадания в моем сердце, я отринул все нравственные запреты. Сегодня ты сдохнешь”».