Книгоедство. Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов

Олейников Н.

Макар Свирепый был человек свирепый. Улыбался он очень редко, а если уж улыбался, то было это как вспышка магния и не обходилось без жертв.

Он единственный из русских писателей, кто писал свои знаменитые вещи, никогда не покидая седла. Он даже в транспорте — пароходах, трамваях — передвигался исключительно на коне, и на некоторых чувствительных пассажиров это действовало как слабительное.

Однажды Макара Свирепого послали в командировку в Африку. Он должен был среди местного населения провести подписку на журнал «Еж». Так вот, когда Макару Свирепому, въехавшему верхом на корабль, посоветовали покинуть седло, он на это лишь презрительно усмехнулся и так и плыл до берегов Африки в лошадином стойле.

На самом деле пароход в тот раз до Африки не доехал. В него ударила молния толщиной с бревно, попала прямиком в капитана, и корабль перевернулся, не выдержав. Поэтому Макару Свирепому пришлось до Африки добираться вплавь. И когда два пограничника-негра увидели его вылезающим из воды, то приняли с перепугу за пресловутого полковника Лоуренса, который неделю назад сжег четырнадцать африканских селений.

Потом, когда выяснилось, что Макар не Лоуренс, а Свирепый, над ошибкой, конечно, долго смеялись, но в первый момент Макару было не до веселья. Выбежавшая на крики толпа привязала его пальмовыми ветками к носорогу и с криком: «Пошел назад в Англию!» — погнала по направлению к Британскому королевству.

Понятно, что все кончилось хорошо. Макар Свирепый показал африканцам свой ежовый мандат и быстренько убедил всю Африку, что «Еж» — слово, обозначающее все самое лучшее в мире.

С тех пор все хорошее африканцы называют ежом. И даже сладкие финики они стали называть ежевикой.

Когда свирепый Макар Свирепый появлялся в редакции «Ежа» с очередным своим сочинением, это всегда вызывало переполох и долгие споры и возражения.

Вот, например, принес он как-то товарищам по редакции рассказ «Блошиный учитель». Про то, как Макар Свирепый побывал в театре и познакомился там с одним человеком. Человек был огромного роста и ел апельсин. Вдруг к этому огромному человеку подходит какой-то маленький старичок и шепотом говорит:

— Алексей Лукич, одолжите мне парочку блох. Я вам во вторник отдам.

А огромный старичку отвечает:

— Парочку? Это можно.

Они выходят ненадолго из зала, потом огромный человек возвращается и усаживается как ни в чем не бывало в кресло.

Зрители, конечно, заволновались, а тощая дама справа даже пересела на другой ряд.

Один Макар Свирепый не испугался. Разговорившись со странной личностью, он выяснил, что блохи у человека не где-нибудь, а в специальной коробочке, потому что он — блошиный учитель и учит этих мелких созданий всяческим акробатическим номерам. Блохи у него ходят по ниточке, качаются на блошиных качелях, играют театральные пьесы. Крохотное с виду создание способно поднимать тяжести, в 80 раз превышающие ее собственный вес.

Когда Макар Свирепый рассказал все это в редакции, среди сотрудников разгорелся спор, можно ли заставить блоху выделывать такие хитрые штуки.

— Можно, — сказал Иван Топорышкин.

— Нельзя, — сказал Сергей Бочков.

— Можно, можно, можно, — сказала тетя Анюта.

— Гав, гав, гав, — сказала собака Пулемет.

Спорили 2 часа 23 минуты и 10 секунд, но так ничего и не решили.

В общем, осталось неясным, правду рассказал Макар Свирепый или все это его глупые выдумки.

Николай Макарович Олейников, он же Макар Свирепый, создавший «Еж» («Ежемесячный журнал»), «Чиж» («Чрезвычайно интересный журнал»), организовавший в конце 20-х годов первые радиопередачи для детей и участвовавший вместе с Евгением Шварцем в создании первых советских детских многосерийных фильмов («Разбудите Леночку», «Леночка и виноград», «На отдыхе»), сам был из донских казаков. Первая газета, в которой он работал литературным редактором, так и называлась — «Красный казак». Газета была стенная, ее печатали на плотной бумаге и расклеивали на тумбах и на заборах. Вряд ли, я думаю, где-нибудь сохранился хотя б один ее экземпляр.

В 1925 году Олейников приезжает в Ленинград, вернее, его привозят сюда Шварц со Слонимским, ездившие на заработки в Кузбасс, где Олейников работал в местном журнале «Забой». Справка, с которой он прибыл на невские берега, сообщала:

Сим удостоверяется, что гр. Олейников Николай Макарович действительно красивый. Дана для поступления в Академию Художеств.

Ни в какую Академию писатель, конечно, поступать и не думал, а устроился работать в журнал «Новый Робинзон», выпускавшийся С. Маршаком и Б. Житковым. Потом он работает с теми же Маршаком и Житковым в Детском отделе Госиздата, располагавшемся на Невском проспекте в доме бывшей компании «Зингер» (ныне «Дом книги»). С 1928-го года Олейников вместе с Шварцем редактируют «Еж» и «Чиж».

Стала хрестоматийной история о том, как молодые авторы Г. Белых и Л. Пантелеев принесли в Детский отдел Госиздата свою повесть «Республика ШКИД».

Первое, что они увидели в коридоре редакции, — это двух бегущих мимо них на четвереньках людей.

«Что вам угодно, юноши?» — спросил один из четвероногих.

«Маршака… Олейникова… Шварца…» — неуверенно ответил им Пантелеев.

Тогда один из стоящих на четвереньках подает писателю руку со словами: «Очень приятно… Олейников!»

Вторым был автор тогда еще не написанных «Дракона», «Тени» и «Обыкновенного чуда».

«График на фиг», — таким плакатом встречал посетителей редакторский кабинет «Ежа». А когда ленинградская кондитерская фабрика имени Самойловой решила выпустить новый сорт конфет и назвать их «Еж» — в честь журнала, — то Олейников по просьбе работников фабрики написал для конфетной обертки следующие стихи:

Утром съев конфету «Еж», В восемь вечера помрешь!

Наконец-то мы дошли до стихов.

Сам Олейников поэтом себя никогда не считал. Стихи он начал сочинять уже будучи в Ленинграде, по подначке того же Шварца.

Хотя всегда был активным пропагандистом поэзии. У него была даже собственная коллекция стихотворных произведений, наиболее ему созвучных по духу.

Когда мне было лет семнадцать, Любил я девочку одну, Когда мне стало лет под двадцать, Я прислонил к себе другу…

— вот оттуда характерный образчик.

Сами понимаете, что пародия, литературная мистификация и игра, которыми буквально пропитана стихотворная стихия Олейникова — для автора ни что иное как жизнь. Или, может быть, защита от жизни, от тех ее уродливых проявлений, сводящих человека с ума.

Прочитайте олейниковских «Жука-антисемита», «Блоху мадам Петрову», знаменитого «Таракана», пародирующего лебядкинский стиль, «Муху», «Перемену фамилии». Да хотя бы эти вот строчки из стихотворного «Послания»:

Я страстию опутан, как катушка, Я быстро вяну сам не свой, При появлении твоем дрожу, как стружка… Но ты отрицательно качаешь головой.

Слышится голос Козьмы Пруткова, видятся глубокомысленные морщины на его высоколобом челе.