Книжный вор

Ганс Хуберман что-то увидел. Быстро повел глазами от одного конца к другому, как на скачках, только оно было слишком высоко и далеко, и Лизель не разглядела. Она взмолилась:

– Пап, ну ладно тебе, что такое? – Она заволновалась, не расскажет ли Папа про книгу Маме. Как бывает с людьми, в тот миг Лизель занимало только это. – Ты расскажешь?

– А?

– Ты же понял. Расскажешь Маме?

Ганс Хуберман еще смотрел – высокий, далекий.

– О чем?

Лизель подняла книжку:

– Об этом. – И потрясла ею в воздухе, будто пистолетом.

Папа растерялся.

– Зачем?

Лизель терпеть не могла таких вопросов. Они вынуждали ее признавать ужасную правду, изобличать себя как гнусную воровку.

– Потому что я опять украла.

Папа согнулся, подавшись к Лизель, затем выпрямился и положил ладонь ей на макушку. Длинными грубыми пальцами погладил ее по волосам и сказал:

– Конечно нет, Лизель. Я тебя не выдам.

– Тогда что ты сделаешь?

Вот это был вопрос.

Какой великолепный шаг высмотрит в жидком воздухе Химмель-штрассе Ганс Хуберман?

Прежде чем я вам это покажу, думаю, нам стоит бросить взгляд на то, что он видел перед тем, как нашел решение.

*** ОБРАЗЫ, БЫСТРО ПРОШЕДШИЕ ПЕРЕД ПАПОЙ ***

Сначала он видел книги Лизель:

«Наставление могильщику», «Пес по имени Фауст»,

«На маяке», и нынешнюю – «Пожатие плеч».

Потом – кухню и вспыльчивого Ганса-младшего,

кивающего на те книги на кухонном столе,

где Лизель привыкла читать. Ганс говорит:

– И что за дрянь читает девчонка?

– Сын повторяет свой вопрос трижды,

после чего предлагает более подходящее чтение.

– Слушай, Лизель. – Папа приобнял ее и повел дальше. – Это будет наша тайна – вот эта книга. Мы будем читать ее по ночам или в подвале, как остальные, – но ты должна мне кое-что обещать.

– Все, что скажешь, Пап.

Вечер был мягкий и тихий. Все кругом внимало.

– Если я когда-нибудь попрошу тебя сохранить мою тайну, ты никому ее не расскажешь.

– Честное слово.

– Ладно. Теперь пошли быстрее. Если мы хоть чуть-чуть опоздаем, Мама нас убьет, а надо нам это? Книжки-то не сможешь больше красть, представляешь?

Лизель усмехнулась.

Она не знала и еще долго не узнает, что в ближайшие дни ее приемный отец пойдет и выменяет на самокрутки еще одну книгу, только на этот раз – не для Лизель. Он постучал в дверь отделения фашистской партии в Молькинге и для начала спросил о судьбе своего заявления. Когда с ним об этом поговорили, он отдал партийцам свои последние гроши и дюжину самокруток. А взамен получил подержанный экземпляр «Майн кампф».

– Приятного чтения, – сказал ему партийный активист.

– Спасибо, – кивнул Ганс.

Выйдя за дверь, он еще слышал разговор внутри. Один голос звучал особенно четко.

– Его никогда не примут, – сказал этот голос, – даже если он купит сто экземпляров «Майн кампф». – Остальные единодушно одобрили это замечание.

Ганс сжимал книгу в правой руке и думал о почтовых расходах, бестабачном существовании и своей приемной дочери, которая натолкнула его на эту блестящую мысль.

– Спасибо, – повторил он, и случайный прохожий переспросил его, что он сказал.

В своей обычной дружелюбной манере Ганс ответил:

– Ничего, дорогой друг, это я так. Хайль Гитлер! – и зашагал по Мюнхен-штрассе, неся в руке страницы фюрера.

Наверное, в ту минуту он испытывал довольно сложные чувства, ведь идею Гансу Хуберману подала не только Лизель, но и сын. Может, Ганс уже предчувствовал, что больше не увидит его? Вместе с тем он упивался восторгом идеи, еще не осмеливаясь представлять ее сложности, опасности и зловещие нелепости. Пока хватало того, что идея есть. Она была неуязвима. Воплотить ее в реальности – что ж, это совсем, совсем другое дело. Пока же, ладно, пусть Ганс Хуберман порадуется.

Мы дадим ему семь месяцев.

А потом на него навалимся.

Ох и как же мы навалимся.

БИБЛИОТЕКА БУРГОМИСТРА

Нет сомнения – что-то огромное и важное надвигалось на Химмель-штрассе, 33, а Лизель этого пока не замечала. Если переиначить избитое человеческое выражение, у нее свой камень лежал на душе:

Она стащила книгу.

И это кое-кто видел.

Книжная воришка отреагировала. Подобающим образом.

Минута за минутой, час за часом не проходила тревога – или, точнее, паранойя. От преступных деяний такое с человеком бывает – особенно с ребенком. Начинаешь представлять всевозможные виды заловленности. Вот примеры: Из темных аллей выскакивают человеческие фигуры. В курсе всех твоих грехов за всю жизнь внезапно оказываются учителя. В дверях всякий раз, стоит шелохнуться листу или хлопнуть калитке вдалеке, вырастает полиция.

Для Лизель наказанием стала сама паранойя – и ужас предстоящей доставки белья в бургомистерский дом. И вы, конечно, понимаете: когда этот момент настал, Лизель так кстати пропустила дом на Гранде-штрассе не по забывчивости. Она доставила белье ревматической Хелене Шмидт и забрала в котолюбивом доме Вайнгартнеров, но обошла стороной дом, принадлежавший бургомистру Хайнцу Герману и его жене Ильзе.

*** ЕЩЕ ОДИН БЫСТРЫЙ ПЕРЕВОД ***

Бургомистр = городской голова

Вернувшись в первый раз, она сказала, что просто забыла про них – самая жалкая отговорка из всех, что я слышал, если дом торчит на холме над городом и притом – такой незабываемый дом. Когда ее отправили назад и она опять вернулась с пустыми руками, то соврала, что там никого не было дома.

– Никого не было? – Мама не поверила. От недоверия сама собой потянулась к деревянной ложке. Погрозила ею Лизель и сказала: – Возвращайся туда сейчас же, и если придешь домой с бельем, лучше вообще не приходи.

– Правда?

Таков был комментарий Руди, когда Лизель передала ему, что сказала Мама.

– Хочешь, убежим вместе?

– Мы помрем с голоду.

– Да я и так помираю! – Оба рассмеялись.

– Не, – сказала Лизель. – Надо идти.

Они зашагали по улице, как всегда, если Руди провожал ее. Он всякий раз старался быть рыцарем и хотел нести мешок, но Лизель не давала. Только ее голове грозило, что по ней прогуляется деревянная ложка, так что и полагаться ей приходилось только на себя. Любой другой может и встряхнуть мешок, махнуть им или позволить себе иную – пусть самую малейшую – небрежность, а для нее это уже недопустимый риск. Кроме того, разреши она Руди нести белье, он за свою службу будет, чего доброго, рассчитывать на поцелуй, а это уж никак не возможно. Ну и потом, Лизель уже привыкла к своей ноше. Она перебрасывала мешок с плеча на плечо, меняя сторону примерно через каждые сто шагов.