Кнут
Шрифт:
А ведь правильно заметил Ворот — тогда он не трусил. Страх был, несомненно, иногда до дрожи в пальцах, до подгибающихся коленок, но не останавливал, ведь разве можно выжить в Стиксе, если не можешь обуздать свою боязнь? И Вороту пришел на помощь без капли сомнений. И пленников Кормчих готов был освобождать, хотя и немыслимо боялся. Почему же сейчас так тянет в родной погреб? Закрыться, заколотить дверь изнутри, забиться в дальний угол и не вылезать, пока зеленый туман не выгонит на улицу, к реке?
В Октябрьском все было просто и понятно. Привычно и даже безопасно, насколько вообще человек может чувствовать
Кнут понимал, что уходить придется, но отодвигал этот момент, и каждый раз, когда казалось, вот он, тот самый случай, вперед! — находил новую причину остаться. Обновить припасы и боезапас, довести до конца начатую охоту, совершить еще одну попытку спасти хотя бы одного сельчанина, дочитать книгу, последний раз увидеть мать…
Ворот стал тем долгожданным поводом выйти из зоны комфорта, и теперь Кнут не мог понять, хорошим ли это было решением — не только помочь человеку, но и отправиться с ним в Большой мир? Или все же стоило вернуться в Октябрьский? Достаточно ли Кнут хорош, чтобы выживать среди всех этих сложных, жестких и таких противоречивых людей? Стал ли он за три с половиной года отшельничества мужчиной, или так и остался подростком, залитым кровью с головы до пят, но все таким же глупым и несамостоятельным?
Во всем он оглядывался на Ворота. Как тот поступит, что скажет, о чем подумает? Пора бы начинать решать самому, тем более, как ни крути, настоятель был прав — оба они были кое чем обязаны отряду. И не совершил ни Кумник, ни остальные, ничего такого, что заставило бы усомниться в необходимости возвращать этот долг.
Может быть придется разочароваться. Наверняка скоро Кнут поймет, что не все так просто, но сейчас он останется с отрядом не потому, что так хочет Ворот, а потому, что это будет правильно.
Он больше не будет прятаться.
Воспоминания, постепенно перешедшие в тяжелое забытье, еще долго будоражили мысли, отгоняли навязчивый сон. Кнут давно привык, что спать каждую ночь в Стиксе не обязательно, а потому порывался выйти на воздух, сбросить липкую дремоту, подышать свободно, походить, посмотреть на звезды, отвлекаясь от тревоги. Тело сопротивлялось, едва откликаясь на попытки шевелиться.
Не сплывали бы образы матери, Димы, Ясеня, не храпи под боком Скала, словно задавшийся целью приподнять трубными звуками потолок — уснул бы в тот же момент и глаз не открывал до самой побудки. Никогда еще в жизни Кнуту не хотелось спать так, как сейчас. Войди сейчас Кумник, позови нести ночной караул — не то чтобы встать, глаз бы открыть не смог. Командир, к слову, проявил в этот вечер удивительную небрежность, не сообщив, кому и в какое время сторожить.
Разозлившись на собственную беспомощность, Кнут все же попытался разомкнуть веки. Вышло плохо. Только щелочка появилась, с трудом пропускавшая свет.
В спальник действительно вошел Кумник. Или это не он? Голос его. Шепчется о чем-то с девушкой. Сандра? Точно не Яра. Кнут,
сквозь едва приоткрытые веки, видел только ноги.— Не проснутся? — голос девушки был совершенно незнакомым. Ни Яра, ни Сандра и даже не Дара, которую Кнут усел запомнить достаточно хорошо. Но ведь не было на базе третьей девушки. Откуда тогда эта?
— Нет. Токаря только не разбуди, его же ничего не берет.
Берцы, принадлежавшие явно не командиру, подошли к кровати, на которой спал Ерш, постояли, долго, можно было успеть выпить чашку чая, миновали Кнута, и еще несколько раз останавливались где-то дальше.
— Все?
— Угу… — это точно была не Сандра, голос мягче и звонче.
— Пошли.
Командир вышел вместе с девушкой, погасил свет в коридоре и спальник окутала тьма, без особого труда усыпившая парня, пытающегося сообразить с кем и зачем приходил командир.
Солнце еще не показалось из-за горизонта, освещая только крутые бока бродивших по краю неба туч, когда Форест, с рюкзаком за спиной и автоматом через плечо, вышел из своего бункера. Сандра шагала чуть позади, заспанная, зябко ежась в накинутой на длинную футболку куртке.
— Вы куда? Надолго?
— Пойдем.
Куратор завел девушку за сараи с мутантами.
— Видишь сама, милая, как все круто завертелось. Нашли они, так некстати, Савелия и про Грача, похоже, в курсе. Не понимаю, почему Кумник вообще не начал с того, что мне пулю в лоб пустил. Сомневается, наверное, или думает, как всегда, как сделать все вернее. Ждать я не буду. Прощай так что.
Форест обнял Сандру, забрался ей под куртку, сжал, жадно поцеловал. Девушка привычно подалась навстречу, ответила на поцелуй, еще не понимая смысл обращенных к ней слов. Длинный боевой нож вошел ей прямо в сердце, быстро, без боли отнимая жизнь.
Забросав тело досками, куратор торопливо зашагал в сторону леса.
Глава 13. Дичь
Кумник растолкал Токаря, когда солнце уже заглянуло в окна. Боец попал ногами в берцы с первого раза, накинул куртку, посмотрел вопросительно: «Куда бежать? Что делать?».
Командир показал на ближайшую койку, где без движения, словно мертвый, лежал Кнут:
— Хватай.
Худощавого парня донесли до машины, перевалили на кресло. Токарь потянулся, разминая еще не проснувшиеся мышцы.
— Всех тащить?
Со Скалой пришлось повозиться. Тело гиганта цеплялось за косяки и выступы, никак не влезал в двери бронеавтомобиля. Его положили у колеса и загрузили последним. Кое-как с помощью веревки затащили и оставили на полу.
Загрузив всех, Токарь сел за руль, вывернул на дорогу, набрал скорость и, наконец, спросил:
— Снотворное?
Зная о своем иммунитете к любой отраве, техник без труда догадался, почему остальные члены отряда беспробудно спят.
Командир кивнул: «Да».
— Кто нас так?
— Я, — Кумник указал на выезд из леса. — Там налево.
Гнали по бетонке, пробирались по петляющим прогалинам. Горючее не жалели, ехали быстро, насколько позволяли дороги. Леса и болотистые перелески постепенно сошли на нет, уступив место степи и небольшим городским кластерам. Вдоль обочин стали появляться мутанты, в основном свежие, способные лишь урчать вслед удаляющейся машине.