Княгинины ловы

– Я-то тут причем?
– насупившись, буркнул Димитрий.

Давыд передал своему боярину братину и радостно потер руки, готовясь к рассказу, видно было, что сплетни он любил.

– Всеволод войной на тебя идти собрался, за честь княгини Заозерской мстить. Ты слово свое не сдержал да не женился на ней, а с дитем на позор бросил.

– Ну, пусть попробует, - зло усмехнулся Димитрий, он знал, что Всеволод ему не соперник.

– Не попробует, бояре взбунтовались, вече собрали, боятся супротив тебя идти. Стали молодого князя уговаривать, а он знай, свое твердит: «Биться с Чернореченским буду, не хотите, так я сам с ближней дружиной пойду». Вот ведь как она мальцу голову задурила. Бояре хотели сперва ему путь указать, да жалко, свой ведь, вскормленный [4], посадили под замок и к отцу моему послали с просьбой, чтобы Всеволода вразумил. Ну, отец мне велел ехать. Расскажу все, что знаю: и про себя, и про тебя, и про то, как Елену бежские сгубить хотели. Может, поверит да одумается. Сестру вот меньшую засватать за него хотим.

– Ну, что ж, тебе, может, и поверит. Бог в помощь, - почесал затылок Чернореченский князь. «Съездил один раз на ловы, теперь всю жизнь отмываться буду», - кисло подумалось Димитрию.

– Уж буду стараться, да, говорят, он упертый, не сдвинешь.

– Так родственнички ж с нашим князем, - не удержался от поддевки Пахомий.

Димитрий толкнул его под локоть.

– Да, что ваш князь упертый, то я на своих ребрах уж проверил, - хлопая себя по бокам, рассмеялся Давыд.
– Сестра-то где ж?

– К вечерне пошла, я уж за ней послал. Вон шум какой-то, должно, она с челядью воротилась. Рада будет.

Но в комнату ввалился Жидятка:

– Княже, заозерские послы приехали! Княгиня - матушка да Вышата их сюда ведут. Меня прислали предупредить.

Димитрий с Давыдом переглянулись.

– Послы от заозерских? Чего им надобно?
– пробормотал Димитрий.
– С чего это матушка их сама ведет?

– Да уж и вправду чудно, - поддакнул Давыд, недобро посмотрев на Чернореченского князя.

«Уж не связался ли зятек снова с вдовицей? Посольства друг дружке шлют, а тут я не вовремя заявился?» - все эти мысли легко можно было прочесть в его напряженной фигуре.

Отталкивая в сторону Жидятку, в горницу с мрачным видом вошел Вышата, поклонился, пропуская вперед Анну. Мать выглядела озабоченной.

– Случилось что?
– обратился к ней сын, но она, не произнеся ни слова, прошла мимо Димитрия и села на лавку у стены.

Следом за Анной, теребя шапку в руках, зашел бежский боярин Гаврила. Чернореченский князь обрадовался, что от заозерских приехал именно он, никого другого с той стороны Димитрию видеть не хотелось.

– Здрав будь, князь Димитрий Андреич, и ты, князь Давыд Мстиславич, и вы, бояре, - чинно раскланялся бежский посол со всеми.

– И тебе здравия, Гаврила, - радушно отозвался Димитрий.
– Какая нужда тебя в мороз выгнала да к нам занесла?

– Вести у меня печальные, княже.

Повисла тяжелая пауза. Гаврила набрал побольше воздуха и выпалил на выдохе:

– Княгиня Юлиания [5] скончалась родами. Сирота теперь наш князь.

– Как!?
– вырвалось у обоих князей. Первак, чья очередь была пить из братины, выронил ковш, и он с шумом покатилась, делая широкий круг.

В груди у Димитрия как-то странно кольнуло, к горлу подступил комок. А ведь он желал Улите зла, желал! Но не смерти же! Этого он не хотел. Опять гадкое чувство вины вцепилось в спину острыми коготками.

– Сильно маялась?
– тихо спросил он.

– Про то я не знаю, - почесал затылок Гаврила.

– А Ростислав как?

– Горюет крепко, похудел так, что глаза одни остались. Ты бы, княже, и не узнал его теперь. «Везите, - говорит, - прочь ее к отцу. Видеть не могу. Из-за нее мамка померла». Мы его уговаривать: «Опомнись, князь, побойся Бога. Мороз-то какой да метель. Не довезем, загубим Божью душу. Ведь родная кровь!» Так он и слышать не хочет. «Прочь», - и все тут.

– Не понял я, ты о чем это?
– подался вперед Димитрий, - какая Божья душа?

– Так вот же, - Гаврила поворотился назад и крикнул куда-то за дверь, - Неси!

Все с любопытством уставились в ту сторону.

В горницу шустро вбежала высокая крупная молодая баба, щеки ее с мороза алели здоровым румянцем. Про таких говорят «кровь с молоком». В руках она держала искусно сплетенную корзину, в которой что-то кряхтело и копошилось. Это было крошечное дитя.

– Вот князь Заозерский сестру свою тебе, княже, прислал, - показал на корзинку Гаврила.

– Вы, что там все белены объелись?!
– громоподобно пробасил Вышата, чуть ли не с кулаками накидываясь на Гаврилу.
– Ладно, малой князь не соображает еще ничего, ему напели, он и верит, но вы, бояре, седины уж в бородах, куда смотрели?! Все наши вои подтвердят, и я в том числе, вот этими ушами слышал, вот Богородица не даст соврать, - и он перекрестился на образ в красном углу.
– Сам слышал, как ваш воевода крючконосый хвалился, что это его дитя, что князя нашего они специально заманили, чтобы позор княгини на него повесить да к княжению нашему руки потом тянуть. А вы плод греха этого князю Чернореченскому притащили: «На вот, княже, бери». Везите ее назад!

Гаврила испуганно моргал глазами.

– Сам я буду решать, кого и куда везти, - одернул Димитрий дядьку.
– Вот и подарочек обещанный, - прошептал он сам себе.

В горнице стало тихо.

– И как довезли-то сюда живой такую кроху?
– наконец обратился Чернореченский князь к кормилице.

– Да уж старалась я, светлейший князь, старалась, - затараторила кормилица.
– Нашего - то супружник мой к себе прижимал, а я княжну за пазухой грела.

– Какую княжну? Когда это боярская дочка княжной слыла?!
– закричал уже на кормилицу Вышата.

– Да не ори ты так, дитя испугаешь, - опять одернул его Чернореченский князь.

– Я не пойму, Димитрий, чего ты такой спокойный? Тебе на шею дщерь врага твоего заклятого сажают, а ты и рад. Ты, может, оставить ее хочешь?

– Мороз крепчает, нельзя ее везти назад - помрет на обратном пути. Как потом пред Богом за невинное дитя отвечать?

– То не наша вина будет, ежели помрет. Им раньше надо было думать, когда ее полоумный братец на мороз выгонял.

– До весны оставим, а там видно будет, - продолжал гнуть свое Димитрий.

– Да как же ты, княже, не понимаешь, если оставишь ее у себя, то все - значит признал. Потом уж не отделаться: и отошлешь, так все равно все в глаза тыкать станут. Ну, скажи хоть ты ему, Глебовна, - обратился Вышата за помощью к Анне.

– Сам пусть решает, я мешаться не буду, - устало произнесла княгиня. После случая с Еленой она дала себе зарок в дела сына не встревать. По ее непроницаемому лицу невозможно было догадаться, о чем она думает.

– Ты хоть подружью свою пожалей, каково ей будет, ежели разлучницы дите в тереме кричать станет. А ведь на сносях, да первый раз, тревожить нельзя. Что ж тебе водимую и дитя своего не жаль, а чужого жалеешь?!