Княгинины ловы
Шрифт:
– Я ей объясню, что только до весны. Отошлю дитя к кому из бояр, она и видеть ее не будет.
«Да уж, Елена даже с кожухом в одних хоромах находиться не захотела, а тут маленькая Улита по терему ползать начнет, - вздохнул про себя Димитрий.
– Ну, должна ж она понять, что нельзя малую на мороз выгонять, ведь сама скоро матерью станет! Что ж она не баба что ли?»
– Да мы, например, с радостью дитя к себе возьмем, и насовсем можем, раз она никому не нужна, - вступился за князя Первак.
– Ты уж не лезь, без тебя как-нибудь!
– огрызнулся
– Нужна, не нужна, не об этом речь идет. Коли не понимаешь, так помалкивай!
Ребенок в корзинке сначала закряхтел сильней, потом пискнул, и, наконец, зашелся яростным криком, волнами расходившимся по горнице.
– Голосистая, - усмехнулся Пахомий, - и Вышату перекричала.
– Чего ей надобно?
– испугался Димитрий, никогда не видевший младенца близко.
Нянька запустила руку в корзину:
– Обмочилась, поменять надо.
– Ну, так иди, меняй. Чего ждешь?
– махнул князь рукой на дверь.
Кормилица вынесла ребенка из горницы, крик потихоньку затих.
– Так что делать будем?
– опять стал напирать Вышата.
Князь, не обращая внимания на вопрос своего воеводы, обратился к Гавриле:
– Вот еще: ежели твой князь в дружбе со мной хочет остаться, пусть выдаст мне ворога моего, - глаза Димитрия сузились, - Игнатия гребца. Он, иуда, чуть не погубил нас. Пока не выдаст, в раздоре мы с князем твоим.
– Не сможет он того сделать, - вздохнул посол.
– Что ж так?
– раздраженно бросил Димиитрий.
– Нет его уж в живых.
– Ой, ли?
– не поверил князь.
– Ей Богу, задрал их шатун давеча. Он у Якуна Малого в услужении был. Пошли медведя травить. А я Якуну говорю: «Зверь еще в силе, опасно». Да кто б меня слушал, набрали холопов-ловчих - и в лес. Хозяин выскочил, холопы рогатинами исполчились, а медведь на них не полез, прыгнул в строну да на Якуна с Игнатием. Враз обоих заломал, ловчие и подбежать не успели.
Димитрий вспомнил свою схватку с медведицей, по спине пробежал холодок. И вдруг что-то смутное стало всплывать в памяти: «Якун Малый... Малый... явился к нам на Волгу невесть откуда нарочитый мужичок... маленький такой да щупленький, а глазки так и бегают... глазки бегают... маленький, - в голове у князя закружился хоровод событий.
– А ведь кожух мне тоже маленький боярин привозил».
– Якун Малый - это тот, что по наущению Найдена с Волги татей на Утицу навел, гостей залесских грабить! Он?!
– грозно прикрикнул Димитрий на Гаврилу.
– Вот и еще один злодей поплатился за подлость свою.
– Я про то не знаю ничего. Каких татей?
– бежский боярин казался искренне удивленным.
«Неужто не знает или прикидывается?» - Димитрий по лицу Гаврилы пытался прочесть, врет он или нет.
– Татей, что на Полуночную заставу Чернореченскую напали, чтобы отца нашего с зятем перессорить, - пошел в наступление уже Давыд.
– Не знаешь? Ваша же работа.
– Да не знаю я ничего! Какие тати? Найден с Якуном всегда вмести крутились, княгиня с ними совет держала, а мне они не сказывались, какие
у них дела были.– Грязные-то дела: и нам пакостили, и народ свой впроголодь держали.
– Да ни я, ни князь Ростислав про то не знали.
Дверь с шумом распахнулась, и в горницу с морозной свежестью, запыхавшаяся и раскрасневшаяся ворвалась Елена. Ручкой она придерживала уже заметный аккуратный животик.
– Неужто братец мой любимый приехал!? А я уж быстро бежать не могу, пока дошла...
– радостно пропела молодая княгиня, и тут же осеклась, удивленно озираясь по сторонам и переводя взгляд с одного каменного лица на другое.
– Мрачные что ж такие? Случилось что?
– испугалась она.
– Батюшка с матушкой... здоровы?
– обратилась она к Давыду, тревожно глотая воздух.
– Здоровы, здоровы!
– замахал он ей. Княгиня облегченно вздохнула.
– Улита Заозерская померла, - резанул воздух ледяными словами Димитрий.
Елена привычно перекрестилась и с обидой посмотрела на мужа. «Зачем ты при всех мне о том говоришь? Какое мне дело, жива эта баба или нет?» - кричали ему ее голубые глаза.
– Вон... Ростислав прислал, - указал князь на дверной проем. Елена медленно повернулась. Позади уже стояла кормилица с корзинкой, в ней барахтался, пытаясь высвободиться из спутывающих его по рукам и ногам тряпиц, младенец.
Княгиня замерла на месте, не отрывая взгляд от крошечного существа. Увидев в Елене союзницу, Вышата снова пошел в атаку.
– Муженек твой собрался ее у себя оставить, говорит, не могу девчонку на мороз выгнать. А я ему твержу: нельзя ее здесь оставлять, не твоя это дочь, а воеводы заозерского. Так отчего она у нас должна жить, плод греха чужого? Не довезут они ее живой до Бежска... Сюда ж довезли, так и назад вернут, ничего не случится. За пазухой у такой няньки и десяток младенцев можно отогреть.
Елена оправилась от первого потрясения, постепенно до нее стал доходить смысл слов воеводы. Она перевела взгляд на мужа. Упрямо поджатая нижняя губа говорила, что он приготовился к обороне. Где-то в уголках глаз засели горечь и усталость. Князь напоминал Елене затравленного зверя, обложенного со всех сторон. «И во мне врага видит, уж биться готов, - печально подумала она.
– Ну, биться, так биться».
Молодая княгиня быстро подошла к кормилице, склонилась над корзинкой и стала пристально разглядывать ребенка, потом выпрямилась и громко, чтобы все слышали, сказала:
– Врал воевода бежский, не его дитя, князя это нашего дщерь!
По горнице валом прокатило изумление.
– Вон похожа как! Одно лицо! Что ж вы сами не видите что ли? Так идите поближе, посмотрите, - Елена ловко вынула ребенка из корзинки и, поддерживая под головку, оборотила к собравшимся.
– А легонькая какая, как перышко, видно же, что недоношенная.
– Да и верно, похожа, - поддержал княгиню Пахомий, - и нос-то, как нос, не крючком.
– У младенцев крючковатых носов не бывает, они потом вырастают, - возразил Вышата, но уже не так уверенно.