Княгиня Екатерина Дашкова

— Тетушка, государь император, помимо письма, на словах просил передать вам свое глубочайшее уважение и желание видеть вас при дворе. Он от души радовался возможности принести вам извинения за понесенные вами огорчения и неудобства.

— Благодарю тебя, друг мой.

— Я надеюсь лично проводить вас до Петербурга. Это доставило бы императору большое удовольствие.

— И напрасно. Мой возраст и мои болезни не позволяют мне так торопиться с поездкой. Да и есть ли в ней нужда на самом деле?

— Тетушка, простите, но я в недоумении.

— Почему же? Я принадлежу к другому веку, друг мой, и вряд ли найду общий язык с новым поколением. Император мог бы быть моим внуком.

— Но император мне говорил, как он ценит такую преемственность и как хочет иметь при дворе особу, которая состояла в тесной дружбе с его покойной бабкой.

— Эта дружба была не так проста, и император не может не знать ее обстоятельств. Я не дружила и не желала дружить с флигель-адъютантами императрицы. В свою очередь, они не упускали возможности настраивать против меня государыню. Я глубоко уважала государственные таланты Екатерины Великой, ее умение обращаться с людьми, ее высочайшую образованность, любила государыню как человека, но ее отношение ко мне — оно было при разных обстоятельствах разным. Я не хочу обманывать в этом ни себя, ни царственного внука. Однако время ее царствования было самым счастливым временем для Отечества.

— Но это ни у кого не вызывает споров, тетушка.

— Ты не совсем прав. У меня бывает немало людей, и доходит множество слухов. Молодой государь собирается исправлять ошибки царственной бабки и готов скорее следовать примеру Петра Великого.

— Разве это так плохо?

— У меня своя точка зрения на этого монарха. То, что утверждал Петр Великий, он утверждал путем насилия и жестокости. Думая о благе Отечества, он не думал о благе тех, кто это Отечество составляет, — о русском народе. Будет очень плохо, если молодой император оправдает для себя подобный путь. Он тяжело отзовется на всем государстве.

— Но вы же не откажетесь прибыть ко двору, тетушка?

— Конечно, нет. Думаю, это случится в мае месяце. Тебя же, друг мой, я удерживать более трех дней не собираюсь. Не хочу лишать тебя радости свидания с матерью. И мой тебе совет поторопиться ко двору, чтобы кто-нибудь не занял твоего места около императора. При дворе не бывает пустых мест.

Глава 19 В конце пути

После всех переживаний ссылки наша жизнь изменилась до неузнаваемости. Княгиня не пожелала выехать в Петербург немедленно, как на том настаивал ее племянник господин Татищев. Она выдержала срок, ему названный, и мы добрались до Петербурга в мае. Государь Александр Павлович принял княгиню с большой почтительностью, его супруга — с известной робостью и уважением. Княгиня была в восторге от юности и красоты государыни и не переставала заботиться о том, чтобы императрица Елизавета не совершила ни одной ошибки относительно сложного и незнакомого ей этикета русского двора. В отношении государя ее чувства можно было назвать смешанными. Она была уверена в его прирожденной доброте и воспитанной гуманности, но не могла не признать, что годы правления отца с его увлечением казарменной муштрой и вахтпарадами не прошли бесследно для всех сыновей. Увлечение армией сказалось на их интересе к наукам и искусствам. В одном из разговоров император спросил княгиню, сожалеет ли она о прекращении своего директорства в Академии. Княгиня призналась мне, что уклонилась от прямого ответа. Директорство барона Николаи не могло пойти на пользу русской науке, но оно было непоколебимым, поскольку барон продолжал исполнять обязанности секретаря вдовствующей императрицы и пользоваться полной ее поддержкой. Вместе с тем ни сам император, ни его супруга особого интереса к вопросам просвещения не проявляли. Княгиня с грустью заметила, что многие ее начинания заглохли или не получили должного завершения, тогда как среди академиков явно стал давать о себе знать дух чиновничества и канцелярских интриг. На мой вопрос — можно ли было бы справиться с подобным бедствием, княгиня только пожала плечами, ответив, что себя в былых должностях она не видит и не хотела бы видеть. Очевидно, утверждала она, что настало время самовластия министров и директоров департаментов, чего бы никогда не могло случиться при покойной императрице, которая сама решала все сложные вопросы административной деятельности.

После Петербурга нам предстояла поездка в могилевское имение, где княгиня затеяла строительство большой церкви, и скорое возвращение в Москву. Семь лет отрешенности от двора заставили княгиню в связи с приближающейся коронацией заняться полной экипировкой — от собственных туалетов до экипажей и отделки московского дома, где она рассчитывала принимать императорскую чету и множество гостей, привлеченных ее возвращением ко двору. Все эти хлопоты потребовали займа в банке значительной суммы, из которой половина пошла на выплату векселя князя Павла, четверть — на уплату долга племянника Татищева и последняя четверть — на все необходимые расходы. Трудно было не заметить, как огорчили княгиню эти оказавшиеся неизбежными траты. Единственным утешением для княгини послужило то, что она разрешила материальные трудности племянника и добилась обещания императора произвести в фрейлины ее племянницу Кротову и дать чин камер-юнкера князю Урусову, женившемуся на другой ее племяннице. И все же княгиня явно тяготилась этими хлопотами, благодаря которым она неделями не могла разрезать вновь купленных книг, как бы живо она ими не интересовалась. Она призналась, что больше всего мечтает вернуться в Троицкое и полностью отрешиться от придворной суеты.

Из редких замечаний княгини я знала, что она переписывается со своими английскими друзьями и не перестает им жаловаться на одолевавшие ее пустоту и одиночество. Задуманная поездка в Англию оказалась одинаково невозможной из-за пошатнувшегося здоровья княгини и из-за появившегося большого банковского долга, увеличивать который княгиня не считала возможным. Она часто вспоминала своего самого близкого друга миссис Гамильтон и ту обстановку откровенности и высоких интересов, которая их столько лет сближала. Дети не могли заполнить образовавшуюся пустоту, принося все новые и новые разочарования сердцу матери. Поэтому таким благословением свыше княгине показалось решение миссис Гамильтон прислать к ней в Россию свою племянницу мисс Мэри Вилфорд. Мисс Мэри предполагала задержаться у княгини на целый год, и эта перспектива заняла все мысли и чувства княгини.

— Ваше сиятельство, к вам граф Алексей Григорьевич Орлов!

— Да ты что, Еремей? Алексей Орлов? Не перепутал ли?

— Никак нет, матушка княгиня, граф Алексей Григорьевич собственной персоной. Просил узнать, не будет ли вашей милости принять его сиятельство.

— Орлов… А впрочем, тебе интересно будет его увидеть, мое дорогое дитя. Я рассказывала тебе о нем. Это цареубийца, который помог вступить на трон нашей великой императрице Екатерине. Что могло привести его ко мне? Мы в ссоре и не встречались множество лет. Да что это я — проси, Еремей, проси.

— Ваше сиятельство, разрешите выразить вам глубочайшее мое почтение и поблагодарить за то, что вы милостиво решили меня принять. Давно собирался нанести вам визит, но боялся, что вы не пожелаете меня видеть.

— Да, граф, не виделись мы с вами так давно, что, кажется, встречаемся уже в царстве теней.

— Я о том и подумал, княгиня, что хоть отношения наши складывались не всегда благополучно, мы оба принадлежим к одному времени и одинаково благоговеем перед памятью покойницы, царствие ей небесное. Тень великой Екатерины не может нас не объединить.

— И это несмотря на то, что мы с вами, по всей вероятности, по-прежнему не будем сходиться во взглядах. Присаживайтесь, граф. Я не спрашиваю вас о причине вашего столь неожиданного визита, хотя не сомневаюсь, он вызван не сантиментами или, во всяком случае, не одними сантиметрами, не правда ли? Но сначала хочу вам представить моего юного друга мисс Мэри Вилфорд. Она приехала из туманного Альбиона, чтобы скрасить мое старческое одиночество.

— Рад знакомству, рад. Видите ли, ваше сиятельство, меня привела к вам забота о такой же юной и прелестной особе. Это моя дочь Анна.

— Ваша дочь? Так что же вас беспокоит в отношении ее?

— Я хотел бы представить ее вам, княгиня, и заручиться для моей Аннушки вашим высоким покровительством.

— Вы просите о моем покровительстве для вашей дочери, граф?

— Единственной, княгиня, и обожаемой.

— Это и впрямь неожиданность.

— Не такая уж большая, княгиня. Я не знаю женщины, заслуживающей большего уважения. Впрочем, в этом я всего лишь присоединяюсь к общему мнению.

— Спасибо, граф, хотя мне и трудно верить вашим словам. Но наши счеты не должны распространяться на молодое поколение. Само собой разумеется, привозите вашу дочь. Я буду рада с ней познакомиться.

— Она уже здесь, княгиня.

— Как здесь? Где же?

— Она ждет в карете. Ждет вашего решения.

— Боже мой, граф, как же вы могли! Немедленно ведите ее сюда. Немедленно! К тому же сегодня прохладно на улице, и она может простыть. Еремей! Беги вниз, помоги молодой графине выйти из кареты и проводи ее к нам.

— Нет, княгиня, не лишайте меня радости самому привести к вам дочь. Я последую за вашим дворецким.

— Я коротко переведу вам смысл нашего разговора, мой милый друг. Это верно, что вина графа в отношении императора Петра Третьего формально не доказана, но есть и иные обстоятельства, набрасывающие тень на его имя. Вы слышали имя принцессы Елизаветы, той, что была похищена в Ливорно?